— А че, парни, неплохо… Скраббл нам телеграфирует.
Ребята захохотали.
— Ребята. А если с ней что-то случилось?
Встревоженный голос Гейши повис над головами, запутался в ячейках черного поролона студии.
Из приоткрытого окна в кабинет врывался шум проспекта, влетали мелкие хлопья тополиного пуха. Что-то рано зацвел тополь в этом году. Тревожное чувство мешало работать. Надежда невидящим взглядом уставилась в монитор, периодически перемещая курсор на полосе прокрутки. От этого текст отчета мелькал вверх и вниз, имитируя кропотливую работу. На самом деле женщина давно не понимала ни строчки. Анютка не выходила на связь. Доехали нормально, сообщила. Разместились. И все, пропала. Ольга понимала, что дочь выросла, и у нее своя личная жизнь. И еще — что контролировать ее в этом возрасте уже бесполезно. И опасно — вообще перестанет делиться своими проблемами.
Поэтому тревожилась, но сама не звонила. Ждала.
К вечеру третьего дня нахождения дочери в экспедиции пробралась холодной змеей мысль: а что, если Анютка не звонит, потому что
«Он не посмеет». «Столько лет прошло». «Зачем ему это?» Она беспомощно перебирала в голове варианты ответов, и в каждом выходило, что все плохо.
Если рассказал, то все всегда будет плохо. Всегда.
Руки потянулись к мобильному. Активировала список контактов, указательный палец замер над строчкой с именем «Олег». Нерешительно нажала на него, на экране замерла стандартная иконка, одиннадцать цифр и кружок с зеленой кнопкой вызова. Надежда медлила, приложила холодный аппарат ко лбу, с силой надавила на переносицу, изгоняя из головы тревогу, словно демона.
Телефон вздрогнул и простонал рингтоном «Sweet Dreams» Marylin Manson — дочь поставила перед отъездом. Женщина посмотрела на оживший экран: неизвестный номер.
— Алло, — равнодушно отозвалась, снова слепо уставившись в текст на мониторе.
— Надежда Скворцова?
Она сжалась: уже тринадцать лет к ней так не обращались.
— Уже тринадцать лет как Ильина, — холодно ответила она. — Что вам угодно?
— Мое имя Андрис Страуме, я врач-психиатр, наблюдаю сейчас вашу дочь, Анну, — молодой голос с мягким прибалтийским акцентом. Надежда почувствовала, как к голове прибывает кровь. Лицу стало жарко, на лбу выступила испарина.
— В каком смысле наблюдаете?
— В том смысле, что она моя пациентка. Надежда… простите, я не знаю вашего отчества.
— Ивановна. Так что там с моей дочерью?
— Надежда Ивановна, Анна находится в закрытом пансионате. Предварительный диагноз, который я пока могу озвучить, диссоциативное расстройство идентичности. Ее преследуют голоса, пугающие образы. Она жалуется на то, что не видит собственного отражения. А иногда видит в отражении другого человека. Свидетели отмечают, что она заговаривалась, бредила на незнакомом ей языке.