Впрочем, последнюю циничную колкость Ульф пропустил мимо ушей.
— Я… я вдруг подумал…
— Что ты подумал?
— Что она потому и пришла сюда позавчера вечером… чтобы встретиться с тобой.
— Со мной? — искренне удивился Жак. — Нет, она не должна была со мной встретиться. Да она и не могла знать, что я в этот момент находился здесь.
— Но ты находился здесь?
— Да. И в этом-то вся и проблема.
На секунду он заколебался, но потом потребность поделиться с кем-нибудь своими сомнениями взяла верх над осторожностью.
— Понимаешь, я… я видел, как Вероника вернулась сюда в ателье. И я видел еще двух человек — в разное время в течение того вечера.
— Ты видел…?
— Да. И… ты понимаешь, Ульф? Один из них и есть убийца!
У Ульфа Юнга настолько пересохло в горле, что он был едва в состоянии говорить.
— Ты должен… рассказать об этом комиссару.
— Как ты не понимаешь, что именно этого я как раз и не могу сделать? Я не смогу объяснить, почему я находился здесь, я не могу, находясь в здравом уме и трезвой памяти, привлечь внимание полиции ко всему этому.
Он чуть истеричным жестом указал на свои кухонные шкафы. Затем стряхнул пепел с сигареты в раковину и добавил:
— Нет. Я не могу рассказать все это полиции, но я могу поговорить, по крайней мере, с одной из двух, из двух этих людей. И если она скажет, что она не виновата…
— Она? — едва слышно прошептал Ульф.
— Да. И если она не виновата, то остается… Короче, тогда мне станет ясно. А теперь постарайся выбраться отсюда так, чтобы ни одна живая душа тебя не видела, лучше всего пройди через чердак и спустись на лифте в другом подъезде. Вот так. Счастливо, я рад был поговорить с тобой.
В ателье горел свет, и таким образом, тот трудный разговор, к которому стремился Жак, состоялся тут же и немедленно. После этого долгого разговора, проходившего отчасти на повышенных тонах, он почувствовал себя усталым и опустошенным и стал бесцельно бродить по комнатам ателье. Красные шторы в салоне были не до конца задернуты, и его внимание привлекли вечерние платья, которые он задумал и создал вместе с Астой. Он снял с перекладины одно из них, из опалово-зеленого шелка, задрапировал широкую шифоновую юбку совсем иначе, чем на многочисленных «эскизах Жака» в шведских и немецких журналах мод, уселся в густавианское кресло и погрузился в раздумья. Его нервы снова пришли в норму. Все неприятности — бесшабашный, все более опасный образ жизни, который он вел, отношения с Ивонне, трудное решение, к которому он должен был прийти в связи с убийством — все это отступило на задний план. В его мозгу зарождалась новая идея. Он полез в карман пиджака за блокнотом и карандашом.
Он ничего не замечал до тех пор, пока кто-то не набросил ему на шею узкую полоску материи. Горчично-желтая рубашка с расстегнутым воротом была плохой защитой — он тут же потерял сознание.
ebooksa