Я не нахожу ни ноутбука, ни других свидетельств твоего подкаста. Я перехожу к бумагам на полу. Начинаю сначала – с детского садика. Ты сохранила каждый тест, каждое домашнее задание. Поначалу ты писала свое имя заглавными буквами, но со временем выучила и строчные. Еще чуть позже твой почерк стал мягче, и я прямо вижу, как ты обретала форму, становилась тем человеком, которого я знаю, человеком, который каждую неделю говорил мне:
Мне нравится разглядывать твои домашние задания. Нравится история, которую они рассказывают. Их аккуратность. Отсутствие помарок. Совершенство. Все это подтверждает: все ошибались на твой счет. Ты не лгунья. Ты не королева трюков, не ложно обвиняемая и не пропавшая девушка. У тебя все хорошо, жизнь устроена и спокойна. А затем ты переходишь в старшую школу. Я замечаю общее ослабление, постепенный спад, настолько постепенный, что его сложно не упустить. На полях появляются каракули, рисунки, цветы с лепестками в форме сердечек, повторяющиеся объемные буквы «S» и одно и то же тщательно нарисованное изображение лошадиной головы. Твои ответы по-прежнему верны, а на тестах по-прежнему стоят пятерки и пятерки с плюсом, но конспекты становятся более расплывчатыми, а на полях все чаще мелькают послания:
Ответ другой рукой:
Снова ты:
Я пролистываю страницы с узорами и с играми «Узнай свое будущее», где в качестве потенциальных будущих мужей перечислены знакомые мне имена:
Я угадываю твою партию, потому что ты пропускаешь этот ход, в то время как твоя подруга (очевидно, Клементина) каким-то образом каждый раз оказывается с Гомером.
Как вдруг: «
Записи по этому делу продолжаются какое-то время. Ты описываешь все в деталях, которые ты всегда так хорошо подмечала и раскрывала.
Я продолжаю листать, но твои конспекты становятся все короче. На место конспектам приходят заметки о Флоренс. Твой стиль меняется. Почерк становится более свободным. Но тебе на это наплевать. Грязи в работах все больше и больше. Твои оценки падают: четыре, три, три, два, не закончено, не по теме. На полях ты рисуешь девочек, в чьих волосах цветы с сердечками. Ты рисуешь облако для диалога и внутри пишешь «ПОМОГИ» декадентским, замысловатым шрифтом. Ты вырываешь полоски бумаги, похожие на порезы на запястьях, и, сильно нажимая на ручку, закрашиваешь образовавшиеся дыры.
Я вспоминаю, что тебя попросили уйти из школы. Ты наверняка слишком выделялась в такой маленькой школе, как школа в Хеппи-Кэмпе. Твое мировоззрение могло казаться заразительным. Я помню, как вела себя Тасия: словно ты была хворью, которую нужно было искоренить.
Я лежу без сна в твоей постели и думаю
Я завтракаю с твоими родителями, а затем приступаю к работе. Я кормлю лошадей и объезжаю их. Я возвращаюсь пораньше, чтобы попытаться прокрасться к компьютеру, но твоя мать уже там, словно поджидает. Она приготовила мне обед – бутерброд, который и по вкусу и по цвету отстой. Она и твой отец держат меня в заложницах, рассказывают мне невероятные истории о несчастных случаях при вырубке леса, об экспедициях по охоте на снежного человека, словно я гостья, которой они рекламируют свою семейную идиллию в дикой природе. Я спрашиваю, где Джед, и твой отец говорит мне, что он чинит раковину в одном из верхних домиков.