Слово

– О! Русская красавица! Позвольте поцеловать вашу ручку, мадам!

– Давайте еще! – заорали остальные и замахали руками. – Или мы возьмем сами! Давайте!

– У вас, мсье, были деньги, – снова зашептала она. – Отдайте им. Пусть уйдут.

Кузьма принес кошель с серебром и несколькими золотыми, развязав его, сыпанул на головы солдат.

– Хватайте, собаки! Свинцом бы вас, а не серебром!

Французы собрали деньги, но на этом не успокоились, наоборот, закричали, что в этом доме навалом золота и серебра, и устремились к парадному. Напрасно француженка кричала им, что они отдали последнее, что все золото и драгоценности увезены владельцем дома. Ее не слушали и пытались выбить дверь прикладами ружей. Кузьма взвел курок и уже хотел выстрелить по наступавшим, но в это время откуда-то появились еще солдаты и бросились на первых. Завязалась схватка, в ход пошли сначала кулаки, затем приклады и штыки – Разгуляй обагрился кровью неприятеля. Пользуясь случаем, Кузьма выпалил в свалку из обеих пистолей. Часть из тех французов, что были первыми, побежала, двое остались лежать на мостовой. Соотечественники вывернули их карманы, вытрясли деньги и драгоценности, но уходить не спешили.

– Золото! – заорали они. – Драгоценности!

И бросились к парадному. Двери были крепкими и толстыми, солдаты изломали о них ружья и принялись рубить палашами. Кузьма выстрелил из ружья – француженка подала ему другое. В ответ по окнам ударило сразу несколько выстрелов, Кузьма зарядил ружья, выглянул: французы разделились, человек шесть куда-то побежали. Остальные начали стрелять в окна. Скоро на мостовую Разгуляя выкатили пушку и начали наводить ее на парадное.

– Мы погибли! – сказала француженка, но без страха, с горящими глазами.

– За мной! – скомандовал Кузьма и повлек ее в кабинет.

Грохнул пушечный выстрел, двери сорвало с петель, разворотило баррикаду. Кузьма выстрелил на бегу в солдат, уже показавшихся в дверном проеме и, втолкнув француженку в кабинет, запер двери. Французы уже были в доме, грохотали сапогами по коридорам и лестницам.

Не опуская пистолета, направленного в сторону дверей, Кузьма обнял женщину, прижал ее к своей груди. Но француженка отпрянула и, сорвав штору с окна, стала складывать в нее книги. В этот момент в двери забарабанили, и Кузьма выстрелил.

Но тонкая кабинетная дверь уже не могла спасти защитников дома. От ударов прикладами запор оторвался, и солдаты ринулись было в комнату, но Кузьма разрядил в них оба пистолета и принял из рук своей француженки другие. И еще два солдата остались лежать на пороге. Неприятель отступил.

– Держимся! – крикнул Кузьма ободряюще. – Не позволим грабить наше добро!

В этот миг он ощущал себя сиятельным графом, обер-прокурором, и был им! Все, что находилось в этом кабинете, принадлежало только ему, и никто бы в целом мире, даже сам граф Алексей Иванович, не смог бы сказать, что это не так.

Потом в комнату влетел зажженный факел, вспыхнула портьера и драпированная стена, француженка заметалась, стараясь сбить пламя, Кузьма же разряжал пистолеты в наседавших солдат, лихорадочно, оглядываясь назад и боясь хоть на мгновение потерять из виду свою соратницу. Но вот кончились заряды, и Кузьма, перехватив алебарду за древко, начал отступать в глубь кабинета, прикрывая собой француженку. Пламя уже охватило драп, тяжелые портьеры, метнулось к бумагам на шкафах…

В кабинет ворвались солдаты…

Кузьма метался в дыму и пламени, прикрывая собой беззащитную женщину и нанося удары врагам тяжелой алебардой, пока выстрел не отбросил его к шкафам. О» выронил оружие, сделал шаг и закричал, протягивая руки к единственной своей женщине. В последнее мгновение ему показалось, что он успел все-таки взять на ладони и взметнуть вверх ее невесомое тело в пылающем как факел, белом бальном платье…

СКИТСКОЕ ПОКАЯНИЕ. 1961 ГОД

В молельне Марьи Егоровны пахло, как в церкви. И лампадка, горящая под образами, и темные лики святых, и черный крест над ними – в сумерках всё казалось таинственным и пугающим. Горница эта была нежилая, хотя у стены стояла аккуратно застеленная деревянная кровать, дальше – огромный сундук, обитый железными полосами, сверху украшен домотканой дорожкой. В углу был низенький столик, на котором что-то лежало, прикрытое полотенцем. И это «что-то» Анна угадала без труда – книги. Только, видно, не все, а те, что нужны каждый день: устав, псалтырь и требник, может, и Четьи-Минеи тут же лежали…