Трапеза проходила так: Кузьма сидел на месте его сиятельства, гувернантка – по левую руку; он ел по-солдатски, ложкой, запивая кашу вином, и довольно кхекал, она цепляла вилочкой крупинки и бережно подносила ко рту, невидимо пережевывая и глотая. Каши было поровну, однако Кузьма уже умял свою порцию, тогда как в тарелке мадемуазель ее и не убыло.
– Э, так не пойдет, мадемуазель, – сказал Кузьма. – Бери ложку. А то смотри-ка, дошла как. Ешь, поправляйся.
Она поняла это как волю господина и, взяв ложку непослушной рукой, стала есть. Она дрожала, жмурилась, стискивала зубы, проглатывая, но ела.
– Ишь, как изголодалась, – приговаривал он с отеческой лаской. – Ешь, кушай… Да все эти штучки, – он передразнил движения ее рук, – отбрось. Господ-то нету, а без них можно запросто кушать… У тебя отец-мать кто?
– Портной, – давясь, промолвила она. – Парижское платье…
– Ну, видишь, знамо, люди простые. Вот и ешь, как у себя дома ешь, без стеснения… Господа-то твои, что – плохо кормили?
Она ответить не могла…
– Видно, плохо, – определил Кузьма. – А я-то из вольных крестьян, смоленский я… А теперь вот у его сиятельства служу, при месте, холостой еще, а лет мне тридцать четыре… Его сиятельство уже старый, шестьдесят восемь минуло… Вот… И денег я собрал, есть деньги… Тут еще граф-то, отъезжая, двадцать рублей серебром дали. Сказали, еще дадут, когда вернутся. Ты, Кузьма, сказали, стереги, приглядывай, вернусь – от всего сердца награжу.
– Не могу больше кушать, – сдалась она, хотя в тарелке было еще больше половины. – Лучше стрелять, чем кушать…
Он рассмеялся, и она тоже засмеялась тоненько и тихо.
– Не могу больше кушать, – сдалась она, хотя в тарелке было еще больше половины. – Лучше стрелять, чем кушать…
Он рассмеялся, и она тоже засмеялась тоненько и тихо.
– Ну, айда в покои, – по-свойски предложил он. – Ты читай себе, а я в окно гляну. Что-то Наполеона долго нет.
Они вернулись в кабинет графа. Гувернантка, держась рукой за живот, постанывая, снова села за книги, Кузьма же пошел на пост, к окну, откуда был виден дальний конец Разгуляя. Высунувшись по пояс, он глянул вдоль улицы, но ничего, кроме двух борзых псов, пытающихся поймать голубей, не увидел. Однако ему показалось, что где-то далеко играет маршевая музыка. Кузьма хотел окликнуть француженку, но звуки марша исчезли, и он решил, что ему показалось. Как его солдатский желудок был сыт, ему всегда чудилась бравурная музыка.
«А что, – подумал он. – Пока его сиятельство в отъезде, тут можно хорошо пожить. Сколько нынче война будет? До покрова, ну, до рождества. А там Кутузов силу соберет и погонит француза… Время вон сколь! Может, ей, француженке-то, предложение сделать? А то поискать попа, да чтоб сразу и обвенчал… Хоть один-то поп на Москву остался, поди…»
Гувернантка тем временем уже не стонала, она сидела в кресле, вцепившись в толстую старинную книгу. Кузьма подошел к француженке, наклонился так, что коснулся ее шелковистых волос, и вновь ощутил головокружительный запах.
– Что там писано-то, в книге? – внезапно робея, спросил он. – Экое чудо – книги… Кто ни приедет к его сиятельству, так все эту книгу глядят, из рук не выпускают. И всё говорят, говорят… Особы такие, а вокруг книги, как дети малые…
Волнуясь и путая языки, она принялась объяснять Кузьме, но он ничего не понял, потому что не в силах был оторвать взгляда от ее лица.
И тут в голову Кузьме ударила шальная мысль. Он бережно взял гувернантку под тонкую ручку и повел в глубь дома. В одной из комнат он распахнул шкаф с женскими платьями и стал перебирать их, подыскивая, что бы подошло француженке. Остановился на белом бальном платье с огромным, шарообразным подолом.
– Ну-ка, примерь, – распорядился он. – В черном-то тебе не к лицу…
ebooksa