Слово

– Благодарствуйте, сыт я, Марья, – степенно отказался Леонтий и покосился на Ивана. – Это кто у тебя тут сидит?

– Да странников Бог послал, – объяснила она. – С добром люди пришли, а у меня и угостить нечем. Ой, а читает-то он как, читает! Благостно на душе…

– Это хорошо, – певуче сказал Леонтий. – Я до чтения тоже большой охотник… Проводи-ка меня, Марья, к образам.

– Ты ешь, ешь, не стесняйся, – наказала она Ивану. – Мы-то дома, поедим еще, а вы – в людях…

Марья проводила гостя в горницу, торопливо зажгла лампадку под образами. Леонтий, опустившись у порога на колени, подполз к божнице и широко замахал рукой. Марья тоже встала на колени и зашептала молитву. Странник молился усердно, бил поклон за поклоном, сухое, со впалыми щеками, лицо его, узловатая рука огненно краснели в лучах восходящего солнца, и разгорались большие черные глаза. Глядя на него, старалась и Марья, но вид молящегося странника завораживал. Забываясь, она опускала руку, любуясь им и одновременно страшась его. «Господи, так нынче у нас никто и не молится, – думала она. – Праведник, истинно праведник…» Леонтий приходил к ней уже третий раз, и каждый раз своей страстью вселял испуг и недоумение. В детстве она помнила одного такого старика, который ночами молился, ровно по обету или епитимью тяжкую носил. И домашних своих заставлял. Потом старик-то этот умом тронулся, залезет на крышу и воет по-собачьи. А девчонки ночью слушать его бегали. Спрячутся где-нибудь недалеко и обмирают от страха…

– На Бога зри, Марья, – бросил Леонтий, прервав ее воспоминания.

Марья прочитала еще одну молитву, отбила поклон, Леонтий же, как заведенный, – »только рука мелькает перед лицом, и бородою пол метет. Где же тут угонишься… Марье неожиданно вспомнилось, как Петрович после войны свадьбу справлял. Женился он на сосланной молдаванке, а с фронта пришел в орденах, безбожник – немоляка, поэтому свадьба была с гармонью и плясками. Некоторых баб мужики не пустили гулять, Марье же что, Кириллы-мученика не было, Тимка подрос… И вот схватились они плясать с товарищем Петровича, приезжим мужиком. Тот медалями брякает, то вприсядку пойдет, то гоголем, смахнет пот со лба, откинет волосы и давай дальше! Народ кругом шумит – дай ему, Марья, покажи, где раки зимуют! Марью задор обуял, последний раз до войны еще плясала, потом не до гулянок было… Так друг друга и не переплясали, только гармониста замучили. Товарищ Петровича на следующее утро свататься пришел. Может, зря тогда Марья отказала. Что из того, что он был в церкви крещен? Взяла бы Тимку с собой, да уехали б в город. Глядишь, и жизнь бы иначе пошла…

– Пред святыми иконами о Боге думай, Марья, – строго сказал Леонтий, не прерывая молитвы. – О спасении души своей думай. А у тебя молитва токмо на устах…

Лишь через час Леонтий поднялся с коленей и присел на лавочку у окна. Марья поправила лампадку и остановилась, не зная, что делать.

– Сядь, Марья, – пригласил странник. – Слышал я, ты по сыну своему убиваешься, по Тимофею? Не идет он к тебе?

– Нейдет, – проронила Марья.

– Так я помолюсь, чтоб Господь дорогу ему послал, чтоб надоумил отрока беспутного о матери своей, – проговорил Леонтий. – Придет.

– Я нынче женщину эту Анну-то, в Еганово проводила, – призналась Марья. – На розыск подавать. Она женщина добрая, ласковая и по-нынешнему грамотная. Она и с начальством поговорить сумеет, и какие надо бумага напишет.

– А вот это ты напрасно сделала, Марья, – построжал Леонтий. – Свяжешься с антихристовой властью да бумагами – сама к антихристу пойдешь и душу свою отдашь.

– Почто же власть-то антихристова? – робко спросила Марья. – Я и пенсию от нее получаю, и Кирилла мой убитый был за нее. Старые люди сказывают, любая власть от Бога.

– Э-э, Марья, нет в твоей душе Бога, и вера твоя ослабла, – вздохнул странник. – Для потехи токмо молишься да иконы в избе держишь. На потеху дьяволу чтение слушаешь из поганых уст, святые книги мирскому человеку в руки даешь.

– Я не в скиту живу, среди людей, – нашлась Марья. – Теперь все так живут.

– И осквернит он тебе Святое Писание! – опять построжал Леонтий. – А надо бы тебе в скит подаваться, в пустыню, аки отцы наши праведные.

– Вот дождусь Тимофея – подамся…

– Не поздно ли будет, Марья? – подобрел странник. – Погрязнешь во грехах, аки свинья в грязи. Людей вот пустила, из своей посуды кормишь, привечаешь. Они же – никонианцы из духовной академии.