Ленинградская зима

22
18
20
22
24
26
28
30

Валуев удивленно приподнял густые брови и пробормотал:

– Я сам не разберусь в своих настроениях…

– Меня интересует довольно общий вопрос, – продолжал Чепцов. – Как вы думаете, принял русский народ большевистский режим или он надеется на что-то другое?

Лицо Валуева стало серьезным:

– Надо очень хорошо знать жизнь государства и его народа, знать изнутри, чтобы ответить на этот вопрос ответственно и точно.

– Но я прошу не статистику, а ваше личное мнение. Ваше. Личное, – повторил Чепцов.

– Видите ли… – на лице Валуева появилась задумчивая улыбка. – Александр Блок однажды, размышляя о русской революции, которая тогда только что совершилась, сказал, что понятие «революционный народ» не вполне реальное. Я думаю, что понятие «контрреволюционный народ» тоже нереально. Народ – это сама земля с ее разнопородными слоями. Если отвечать примитивно на ваш вопрос, то кто-то не только примирился, но и исповедует большевистский режим… а кто-то его только терпит… а кто-то и рвется в бой с ним.

Чепцов помолчал.

– А вы сами… где? – спросил он. Все, что угодно, но таких разговоров он не ожидал.

Валуев поднял голову и, смотря поверх Чепцова, сказал медленно:

– Я не примирился. – На лице его мягкая улыбка, и он продолжал: – Но это факт из моей личной биографии – не больше. А вот моя жена, представьте себе, она исповедует.

– Согласитесь, однако, – перебил Чепцов, – если таких сугубо личных биографий, как ваша, много, могут произойти события далеко не личного порядка.

– Какие, простите, события? – мягко спросил Валуев, но Чепцов видел, что он прекрасно понял, о чем речь, и сейчас просто выигрывает время, чтобы лучше обдумать ответ.

– Какие? – Чепцов откинулся на спинку кресла. – Например, свержение большевиков.

– А если окажется больше биографий такого типа, как у моей жены? – Валуев говорил спокойно, не переставая улыбаться глазами.

– Политика – это не арифметика, – сказал Чепцов. Ему было трудно разговаривать – беседой владел Валуев.

– Трагическая ошибка кумира моей юности Бориса Викторовича Савинкова была в том, что он не умел считать… – продолжал Валуев. – Сколько раз я слышал от него эти слова: «свержение большевиков», «свержение большевиков». А кончилось тем, что он явился к этим самым большевикам и публично признал свою жизнь ошибкой. Вспомните, сколько еще было таких попыток свергнуть большевиков? Пора уже над этим серьезно задуматься.

Чепцов молчал. У него не было убедительных доводов против позиции Валуева, кроме одного…

– Сейчас совсем другое положение, – сказал он. – Сейчас за спиной каждого, кто не примирился, стоит по немецкой дивизии.

– А надо, чтобы эти дивизии были русскими, – сказал Валуев.