Ленинградская зима

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ты слышал, что я сказала? У меня здесь не забегаловка. Убирайся!

Горин встал, покачиваясь, и протянул к ней руку.

– Вон, – тихо сказала она.

– Я пришел по делу, – вдруг трезво сказал он.

– Что еще за дела?

– Которые как сажа бела. Дела доктора Акселя.

– Говори, что надо, и убирайся, – ответила Нина и опустилась на стул.

– Нина, я трезв как стеклышко, – помолчав, начал Горин. – Но меня тошнит от страха. Честное слово, в открытую тебе говорю. Я потому и пришел.

– Что ж такое получается? Сам пихнул меня в эту яму и теперь идешь ко мне плакаться? Уж лучше молчал бы, не позорился.

– Ты говори что хочешь, а я пришел тебе сказать, что хочу бежать с корабля. Поняла?

– С чего бы это ты такого страху набрался? Немцы-то прут… – Нина Викторовна возражала не потому, что так на самом деле думала, она просто ни во что не ставила Горина, не верила ни одному его слову. И еще ей доставляло удовольствие издеваться над его трусостью. – Ты что же, милиции боишься, а встречи с доктором Акселем – нет? – спросила она.

Горин, уронив голову на руки, ткнулся лицом в стол.

Нина Викторовна смотрела на его кудрявую голову и не знала, верить ему или нет.

– Как мы весело жили, Нинка… – тоскливо сказал Горин, чуть приподняв голову.

– Куда уж веселее…

– Можешь насмешничать сколько хочешь… – продолжал Горин. – Я тебе от сердца говорю, как никогда, может, не говорил.

– Ты ж однажды и в любви объяснялся. Так то не от сердца было?

– Скверно я жил, Нина. Скверно, – с готовностью признался Горин.

– Вот и пойми тебя: то говоришь, весело жил, а то – скверно.

– Да, Нина, именно так: весело, но скверно. Спроси ты у меня сейчас: чего я полез в объятия к этому доктору, я ответить тебе не смогу. Если до конца сознаваться – из-за бабы все получилось. Там у них немочка одна работала в консульстве. Мечта идиота – женюсь на немке, буду ездить к ней в Германию и так далее… А она… Ловкие, одним словом, люди, кого хочешь поймают на крючок. Вот и ты тоже…