– Разве вам мало платят?
– Почему? – Сеньковский передернулся всем телом. – А только опять же – завтра вернусь и завтра же изволь в школу, я же тут у них еще и учитель.
Есипов знал, что его проводник числится при Гатчинской школе СД, готовившей будущую администрацию для Ленинграда.
– Кем же вы собираетесь быть там… в городе?
– Начальником уголовного розыска, – ответил Сеньковский и захохотал.
Дверь со скрипом приоткрылась, и пожилой человек в черной эсэсовской форме сказал, показывая пальцем на свои ручные часы:
– Эс ист цайт.
– Пошли, пошли, – проворчал Сеньковский, вставая.
Они вышли на улицу и невольно остановились, жадно вдыхая чистый зимний воздух и глядя на серп луны, летящий в редких облаках над шпилем охотничьего замка. За воротами их ждал вездеход.
Качаясь на ямах, вездеход покатился вдоль замерзшего пруда, мимо чернеющих вдали домиков, выбрался на главную улицу и повернул направо. Еще несколько минут, и Гатчина осталась позади…
Приехали в район, где им предстояло переходить фронт. Вокруг была неправдоподобная тишина и белое безлюдье, не верилось, что где-то тут рядом, в мерзлой земле, затаилась целая армия. Порхал редкий снежок. Из-за белого холма вынырнул часовой. Он в русском тулупе, косматый воротник поднят, примотан шарфом и прижат ремнем автомата. Часовой подошел, внимательно оглядел их и, ничего не сказав, отошел, снова исчез в снегу.
– Погода – люкс, – тихо, словно самому себе, сказал Сеньковский и, отшвырнув окурок, шагнул по еле видной тропинке: – Пошли, земляк…
Немецкие фронтовые разведчики установили, что неподалеку от заметенного снегом железнодорожного полотна находится стык двух русских воинских частей, что он неплотный – там, где линия фронта отрезала клин негустого, низкого кустарника, немецкие разведчики несколько раз проникали в русский тыл и даже выходили к дороге. Сеньковский хотел выбраться как раз на эту хорошо раскатанную дорогу, сбросить там маскхалаты и идти прямо в город. Документы у них были прочные, подлинные, взятые у советских военнослужащих, попавших в плен.
Сеньковский и за ним Есипов уверенно вышли к кустарнику и взяли правее, чтобы по прямой достичь сначала железной дороги, а затем и шоссе. Метрах в десяти от железнодорожного полотна, когда присели в снег перед броском через насыпь, они услышали русскую речь.
– С той стороны снег рыхлый, по пояс, – сказал негромко сиплый голос.
– Ничего, на лыжах пройдем, – отозвался молодой басок.
Сеньковский и Есипов слышали, как поскрипывали лыжи, как дышали люди. Им казалось, что идут прямо на них. Сеньковский сунул руку за пазуху и вытащил гранату.
– Как кину, беги назад, – шепнул он в ухо Есипову и стал зубами вытаскивать чеку. Но не вытащил, замер, прислушиваясь, – лыжники явно уходили в сторону.
– Бог все-таки есть, – тихо сказал Сеньковский и, пряча гранату, встал: – Пошли…
Когда они, подобрав полы маскхалатов, взбежали на железнодорожную насыпь и, не задерживаясь, ринулись в снег по другую ее сторону, где-то невдалеке прострочила длинная автоматная очередь.