У Сеньковского была раздроблена кость. Когда хирург расчищал рану, проводник потерял сознание и очнулся уже в палате.
– Не отрезали? – спросил он.
– Целый, целый, – ответила сестра. – Не ерзай!
В палате Сеньковского уже ждали особисты – майор, который только что допрашивал Есипова, и старший лейтенант Горяинов. Они сели по бокам около его постели, старший лейтенант положил на колени папку с бумагой, приготовился вести протокол.
– Назовите свою фамилию, – начал майор.
– Сеньковский… Михаил Сеньковский, – ответил проводник. Он хотел приподнять голову, но это ему не удалось. – Рассказывать биографию нет настроения, – говорил он слабым голосом. – В архиве Ленгорсуда имеется дело за номером тридцать ноль два от одна тысяча девятьсот тридцать восьмого года. Там обо мне полная картина. Получил семь лет. Сидел в «Крестах», а в сороковом году был переведен в Великие Луки, где впоследствии и был освобожден героической немецкой армией. Сказана одна правда.
– С какой целью шли через фронт?
– Моя роль вроде овчарки, что слепых водит. Провел, и гуд-бай.
– В каких штатах числитесь?
– Гатчинская спецшкола гестапо. Лыжный инструктор и проводник.
– Сколько провел?
– Этот – седьмой.
– Куда они пошли?
– Ничего этого не знаю.
– В вашей школе начальник штурмбаннфюрер Краус?
– Точно.
– А комендант Владимир Владимирович Смирнов?
– Точно…
– Опишите всех, кого вы перевели через фронт.
На другой день Есипов был доставлен на Литейный в Управление госбезопасности, где им занялся майор Грушко.