Крыша мира

22
18
20
22
24
26
28
30

— Но если они все равно не дадут дороги… какая разница — часом раньше, часом позже придется нам сменить удар на удар?

— Обычай рода таков, — тихо сказал бек, — три дня должны провести крэн-и-лонги у трупа Джилги. Он умер темной смертью: мне говорили — при нем не нашли прадедовского ножа, который носил он как старший из Хранителей. Утес, на который лег его труп, затаил тайну. Но умершие темной смертью — во власти духов темноты — они придут за Джилгой: их путь — сквозь его мертвое тело. А потому три дня и три ночи будут держать стражу у тела Джилги крэн-и-лонги, отгоняя духов; на четвертый день Джилга будет уже далеко — духам не угнаться. Тверд обычай родовой охраны. Три дня ни один из крэн-и-лонгов не отлучится из Кала-и-Хумба.

— И ты хочешь, чтобы за это время и я оказался далеко? Чтобы крэн-и-лонгам было не угнаться за мною?

— Нет позора уйти от неравного боя! — поднял на меня внезапно заблестевшие глаза старик. — Что пользы, если прольется еще кровь…

— Ты прав, таксыр. Наутро мы будем в седлах.

Бек ласково положил мне на рукав пухлую морщинистую руку.

— Я старик. Я хорошо вижу твой полет, орленок. Когда будешь далеко — расскажи, под вечер жизни, своим орлятам — о старом кала-и-хумбском беке.

Я дал слово: и вот — держу его…

* * *

Мы ушли с праздника, не досмотрев хороводов, что водили горцы во дворе, вокруг высоких дымных костров. Надо было собраться, распределить вещи: что на север — с Жоржем, что в легких вьюках — со мною; надо было точнее рассчитать, во сколько дней успеет северным путем выйти к Бардобе Жорж, чтобы нам не разминуться на Алае. Но едва мы наклонились над картой, вошел встревоженный Гассан.

— Таксыр, тебя хочет видеть какой-то старик: он говорит — от имени крэн-и-лонгов.

Жорж тихо свистнул и осведомился, снимая со стены винтовку:

— Он один?

— Один и без оружия. И стар он, тура-Джорджа, как бабушка Саллаэддина. Но все же поберегись, таксыр: страшное рассказывают здесь об этих крэн-и-лонгах.

— Ладно. Зови!

Вошел плечистый, коренастый старик — в синей чалме, с когтем грифа на правом плече. Сильный еще, хотя прозеленью подернуло седину бороды у висков и по закраинам подбородка. Он не был на байге — это лицо я бы запомнил.

Гассан, за его спиной, прислонился к притолоке, весь подобравшись, как тигр на прыжке.

— Отошли людей, — сказал горец отрывисто и глухо. — Мой разговор с тобой — глаз в глаз.

— Товарищ не понимает по-таджикски. И у меня нет тайны, которую я хоронил бы от людского слуха, как вор.

— Мой разговор — от меня к тебе, а не по всему базару, — упрямо повторил старик. — Отошли людей. Или ты боишься?

— Не тебя ли, Хранитель Тропы?