— Отошли людей. При них я не вымолвлю слова.
Я пожал плечами.
— Жорж, Гассан (я нарочно продолжал говорить по-таджикски), оставьте нас, пожалуйста; этому человеку надо сказать слово, стыдящееся людского слуха…
Жорж поколебался, но все же неохотно направился к выходу, захватив винтовку.
— Мы будем здесь за дверью. Если что — свистни…
За ним вышел Гассан. Проводив их глазами, крэн-и-лонг выпрямил резким движением плечи и вплотную подошел ко мне. Он спросил, пристально глядя в глаза, медленно, слог за слогом:
— Как умер Джилга?
— Как вор и трус.
Горец вздрогнул и вобрал голову в плечи, как от удара хлыста. Седые густые брови сдвинулись, глубоко врезав морщины в крутой лоб.
— Что ты сказал, фаранги?
Голос как шипение змеи.
— Как вор и трус, — повторил я, наклоняясь вперед, к нему. — Он заманил меня, безоружного; он думал зарезать меня, как барана на задворках. Видно, смотреть в лицо — не в обычае Хранителей. Но я — посмотрел ему в лицо.
Горец улыбнулся — странной, жесткой улыбкой.
— Джилга вор, потому что заманил тебя безоружного? Разве есть закон для убийства у вас там, в стране западных чудес? Джилга исполнил свой долг. Разве ты не хотел ступить на Тропу, хранить которую он поставлен?
— Кем?
Старик поднял обе руки вверх — движением молитвы.
Я засмеялся:
— Аллахом?
Крэн-и-лонг покачал головой:
— Все живое бросает за собою т е н ь. Аллах — лишь т е н ь Солнца на небе.