Что я думаю делать? Если бы язгулонцы хотели биться — я бы знал, что делать. Но вдвоем с Гассаном…
— А ну, Гассан?..
Джигит подумал минуту.
— Дай мне твою рубаху и шлем, таксыр. Прикрой голову чалмой и заляг за камни. Я выйду на Турью дорогу. По дыму их выстрелов ты не дашь промаха.
Я посмотрел еще раз на гребень, на застылую осыпь. Подъем был полог и забросан осколками скал.
— Когда мы вернемся, я сложу песню о верном джигите, Гассан-бай, чтобы ее пели самаркандские девушки. Но я не дам тебе рубашки и шлема. Вассарга, ты и твои — пойдете за мною на гребень?
— Я сказал: мы не можем поднять руки на Хранителей. И посох — не оружие против мултука и ножа. Подымись: ты не успеешь отереть пот, как мы будем около тебя.
Я взвел затвор.
— От камня к камню, перебегом, Гассан. И следи за гребнем. Цель в уровень плеч, выше — перенесет.
Стрелять не пришлось. От камня к камню, быстро, пологим скатом: гребень молчал; на осыпях не дрогнуло ни песчинки.
Саженях в пяти, не доходя вершины, мы залегли передохнуть. Гассан перехватил нож в зубы на случай рукопашной схватки. Ниже медленно подымающиеся следом за нами язгулонцы запали в трещину, выжидая конца.
Гой-да!
Оступаясь на осыпи (струями обтекал ноги оживший под шагами песок), мы побежали к зубцам. Тишина… Осторожно втянувшись в расщеп, я заглянул по ту сторону. Гребень был пуст.
Гассан махнул рукой.
— Смотри по полночному скату, таксыр, они стреляли с него по Турьей долине! — крикнул Вассарга.
Молодые уже подымались к нам, постукивая посохами по камню.
Но и на северном скате было пусто. Язгулонцы недоверчиво качали головами: затаились крэн-и-лонги где-нибудь в расселинах. Если не хотели отпустить назад — как могут они открыть Тропу для свободного прохода!
Но с гребня далеко видно: рассыпавшись, ввосьмером, мы осмотрели окрестные трещины — нигде ни признака крэн-и-лонгов.
— На спуск!
Почти бегом двинулись мы по откату; за невысоким, вторым, кряжем прозрачнела пропасть Пянджского ущелья. Вассарга продолжал шептать:
ebooksa