— Даже ножей?
— Ножи есть. Как можно без ножей! Но Рахметулла не ездит без стражи. Во дворце много людей.
— Из вас кто-нибудь бывал там?
— В саду, на поденной работе были Аджой и Багирма…
— И я был… Но во дворце много стражи. С одними ножами…
— Вернее оружия нет! Разве Рахметулла ждет удара? Мы пройдем!
— А кони?
— Сколько пойдет вас?
Переглянулись, пошептались.
— Будем считать — семеро.
— Девять коней у моей коновязи. Сумеете вывести восьмерых из кишлака?
Тот, кого назвали Багирмой, насмешливо свистнул:
— Здешние спят, как сурки. Любого из них я за ноги вытащу из собственной его сакли.
— Поставьте своего к коновязи на ночную охрану: старшина будет рад, что не из его сельчан. Кто едет — зачерните золою лица. Я выйду к околице, только переоденусь: во вьюке у меня и чалма и халат. Времени не теряйте. Ночь коротка. До рассвета кони должны быть на приколах…
Вскачь… Ночь безлунная, но дорога широка, чернее ночи стволы карагачей по ее закраинам. Двенадцать верст… долго ли… таким ходом!
Ведет Аджой. Он спешивает нас у высокой глинобитной кладки дворцового сада. От ворот, от дворца — далеко.
— Отсюда — в обход?
— Через сад…
Двое остались при лошадях. По аллее, крытой виноградными лозами; задевают по голове тяжелые, сочные гроздья. Прямо. Потом поворот и — огни.
Дворец еще светится окнами. Чей-то визгливый, приторный голос жеманно поет любовную, стыдную песню,