— Такого человека!
— Сам бек выехал в Карасу. Что думает делать таксыр? Седлать ли коней на Гарм?
— Нету о том и мысли! — поспешно говорит Джафар. — Если бек будет в Карасу, значит, и нам туда ехать. Таксыр мудр: ужели не воздаст он Рахметулле смертную почесть по заслуге.
В Карасу загостились: затянулось следствие об убийстве Рахметуллы. Правда, сомнений в том, что убит он заезжей киргизской шайкою, ни у кого не было: в саду нашли лисий киргизский колпак, караульные и бача показали: своими глазами видели — скуластые, глаза раскосые, ни бороды, ни усов… По всем приметам — алайцы. Надо думать — за Кара-батыя счет. И след их даже умудрились разыскать — от брода по степи к Заалайскому хребту. Видимо, ушли в горы. Теперь их ни за что не найти.
К тому же все три следователя (троих, для большей значительности, назначил бек) — надо по совести сказать — не проявляли особой ревности к раскрытию преступников. Но для приличия они тянули дело. Бек дожидался конца. И мне не хотелось уезжать, не убедившись окончательно, что гиссарцам не грозит уже никакой судебной опасности…
Жорж сердится.
— То — гнал сломя голову, то сидишь без всякого толку на месте. Срам. Весь виноград в саду объели. Саллаэддин стал поперек себя толще…
Ночью, под луной, мы шли с Жоржем по аллее под свисавшими виноградными лозами. Терраса светилась. Мы свернули к ней сквозь фиговые кусты, сквозь розовую заросль. Кто-то раздувал чилим у жаровни.
И вдруг — песнею дрогнула ночь. Из тысячи узнаю я эти струны…
Азис!
Мы остановились, слушая.
Я указал Жоржу на край лужайки.
— Нас было здесь шестеро. Трое зашли с того края. Трое бросились с этого места.
Он снял очки. Подышал. Протер стекла. И только потом спросил:
— Это у тебя не порывом вышло?
— Нет, Жорж. По закону.
Глаза его блеснули под очками.
— Но ведь закон этот не для Бухары одной? Он ведь и для России! Ведь и там не легче!