Как может Азис жить с такими мыслями?..
Красота — в Нарушении. Потому что она — живая: она — против заповедей.
Сколько их — заповедей! Но одна — я знаю верно, твердо — главная; ее первой надо сломать. Заповедь «тигрового закона»…
«Тигровый закон». Это слово Восток придумал: Бальджуан, Белый князь. На Западе по-другому: «пауки и мухи»…
«Тигровый закон» — звучит лучше: подлинно — закон борьбы. Хорошо. Ясно. Человек против тигра.
Ломать тигровый закон…
Только вот… Я и себя — только теперь, на Тропе, стал узнавать, а там, дома, я никого ведь не знаю: ни своих, ни чужих…
Неужели опять придется Тропой… одному…
Может быть… Не все ли равно: ведь «за себя» — значит «за всех». Иначе идти нельзя. Будет ложь, красоты не будет. Стало быть, не будет жизни.
Вот так я и пойду…
Знаю. По-детски это. Но ведь мы только что убили Рахметуллу.
На душе опять стало тихо. И солнечно. Значит, решил верно.
Повертываюсь на бок, засыпаю. Крепко, до позднего утра.
За утренним чаем пишем письмо старому беку Каратегинскому: о нашем прибытии, с пожеланием счастья. Я в Гарме только одну ночь хочу провести, а прибудем мы в Гарм вечером. Значит, уедем без бековского приема. Надо это объяснить ему, надо ласковые слова какие-то написать, не то обидится старик понапрасну. Но его, б е к а, не хочу я видеть…
Жорж подсвистывает в насмешку:
— Тигровый закон — закон вечный!
Пишет письмо джевачи: он — мастер. Быстро и четко нанизывает арабески почтительных, пряных слов. На поклоне Амиро-Сафида (я вспомнил поручение Белого князя) его окликнул из-за двери старшина.
— Великое горе, таксыр! Киргизы-барантачи — разбойники убили Рахметуллу в Карасу-Мазаре!
Джевачи уронил калям[9]: