К обеду он спустился спокойным и уверенным в себе, будто ничего вовсе и не произошло. Жена и сын уже сидели за грубым, сколоченным лет двести назад столом из красного дерева, уставленным того же возраста оловянной посудой. Третьей, в отсутствие Виктора, с ними вместе обычно обедала фрау Инга, но в этот раз она от обеда тактично отказалась, сославшись на мигрень.
Обедали в кухне, и Марта подавала на стол и убирала посуду сама, ибо считала это непременной и нерушимой обязанностью хозяйки дома, — эта традиция передавалась в ее роду из поколения в поколение. Вот и сейчас, заслышав тяжелые шаги грозного супруга, спускающегося в кухню по узкой и скрипучей деревянной лестнице, сна поспешно вскочила и бросилась к сложенному из дикого камня, закопченному очагу, в котором над крупными, пышущими жаром древесными углями висел на крюке медный котел с любимым хозяином блюдом — гороховым супом со свиными ножками. В доме была и современная газовая плита, но Невелинг любил, чтобы горячая пища попахивала древесным дымком, и поэтому все сначала готовилось на газе, а затем ароматизировалось в очаге.
Неторопливо спускаясь по натертым скипидарной мастикой, отполированным до блеска скрипучим ступеням, Невелинг цепким взглядом ухватывал каждую мельчайшую деталь того, что происходило внизу, в кухне. Он успел заметить, как при его появлении вдруг погасли необычно сиявшие глаза жены, как непроизвольно дернул плечом и напрягся Виктор, сидящий лицом к лестнице. И отметил, что Виктор действительно возмужал, стал шире в плечах и в то же время осунулся и побледнел, как человек, редко бывающий на воздухе.
— Вы много курите, сэр, — сказал он сыну вместо приветствия таким будничным голосом, словно их не разделяли несколько лет разлуки.
Взгляд его задержался на оловянной пепельнице, стоящей перед Виктором и полной притушенных, недокуренных сигарет.
Невелинг не курил и табачного дыма не переносил.
— Извини, отец, — согласился с ним Виктор, встал, вышел из-за стола и пошел ему навстречу.
Невелинг задержался на предпоследней ступеньке, откровенно разглядывая сына Что ж, парень пошел в него, такой же рослый, крупный, с массивной головой и жестким лицом. Припомнились его, Леона Невелинга, старые фотографии. Похож, ничего не скажешь, очень похож. Немудрено, что Пингвин с его профессионально цепким взглядом сразу узнал его.
— Из Лондона? — спросил Невелинг, идя навстречу сыну и протягивая ему свою широкую и твердую ладонь. — Долго же ты к нам сюда собирался…
Он вдруг уловил у себя в голосе заметную лишь ему нотку обиды — все-таки не сдержался, все-таки выдал себя, выдал горечь, копившуюся в нем все эти годы оттого, что сын был так далеко, и дело было не в тысячах миль расстояния, а в том душевном, углублявшемся с каждым годом отчуждении, которое не измерить никакими милями.
— Из Лондона, отец, — устало сказал Виктор и неуверенно улыбнулся.
Невелинг отметил, что рука у сына была вялой, неуверенной, и вдруг ему стало жалко Виктора, жгучая, горячая волна жалости захлестнула его сердце, но на этот раз он совладал с собою, ничем себя не выдал.
— Горох со свиными ножками, — будто ничего особенного и не происходило, констатировал он, пару раз шумно и демонстративно потянул крупными ноздрями плывшие по кухне горячие ароматы. Потом ободряюще подмигнул сыну: — Садись. Наверняка ведь давно не ел домашнего, да еще приготовленного так, как умеет готовить только. Марта Невелинг, а?
Они перевели взгляды на хозяйку, уже снявшую котелок с крюка и переливающую его содержимое в староголландскую фарфоровую супницу, стоящую на краю обеденного стола. Марта по-девичьи вспыхнула и зарделась — суровый супруг ее был скуп на похвалы, и она поняла: где-то в глубине души он сейчас размяк и грозы, которая (она так боялась!) могла разразиться над головой сына, не будет.
— Леон, Вик, садитесь же! Вы же знаете, что пищу нельзя подогревать, это ухудшает ее вкусовые качества и снижает полезность. — От волнения она произнесла стандартную фразу, которую вычитала в какой-то поваренной книге и запомнила на всю жизнь.
— Садимся, садимся, — одновременно откликнулись отец и сын и принялись рассаживаться — буднично, как будто точно так же делали это и вчера, и позавчера, и все эти умчавшиеся годы.
Пообедали быстро. Марта принялась убирать со стола и руководить сразу же появившейся в кухне горничной, а мужчины покинули кухню, вышли из дому и устроились в садовых креслах под большим и пестрым зонтом у подножия королевской пальмы.
Джузеппе, сторож-садовник, посланный хозяйкой дома, принес им из кухни старинные оловянные кружки с добрым английским элем — этот благородный напиток был такой же слабостью Леона Невелинга, как и фотоохота, и специально выписывался им из Англии.
— Так, значит, ты прилетел из Лондона, — начал Невелинг разговор с сыном и с наслаждением сделал большой глоток.
— Да, отец, — подтвердил Виктор и последовал его примеру.
ebooksa