Гоча наконец соизволил обратить на нас внимание. Кинул в нашу сторону холодный, полный сознания собственного достоинства взгляд и хотел было молча отвернуться, но тут заметил в руках Гольбы красную книжечку.
— Дедушкин, — пробормотал он неуверенно.
А я отметил, что уже самый вид сотрудника милиции привел Гочу в некоторое смятение. И поразился: неужели генетическое?
Мы пересекли двор и уселись за некрашеный, так называемый пенсионерский столик в тени огромного платана. Платан был старый, тоже пенсионного возраста, с облетевшей от старости корой. Полуденное солнце путалось в его густых ветвях и застревало где-то, не добравшись донизу. От толстого и гладкого, как колонна Большого театра, ствола исходила прохлада. Я вспомнил предостережения Циалы Абасовны и подумал, что это удачная обстановка для изнурительной беседы, которая, видимо, предстоит нам с представителем поколения, почитающего упрямство одной из основных человеческих добродетелей.
Мне хотелось угадать, с чего начнет разговор Гольба. Самое главное для него сейчас, это я понимал, — установить с мальчишкой контакт, вызвать на откровенность. Я пытался прикинуть, что бы я сказал на его месте. Ну, например, так, проникновенно: «Старик, мужской разговор. Ты можешь помочь нам найти убийцу?» Но тут же я ставил себя на место Гочи и размышлял так, настороженно: «Знаем мы эти штучки! Ишь чего захотел: расскажи ему про все наши дела! Найдут они убийцу, не найдут — а мне больше во двор не выйти до конца жизни…»
Я всматривался в напряженное лицо Гочи Ахубы, видел тяжелый, застывший взгляд, упрямо выпяченную вперед нижнюю губу и с сочувствием думал, что Зурабу и впрямь предстоит нелегкая задача. Но когда я перевел глаза на Гольбу, то увидел, что Зураб глядит на Гочу с безмятежной улыбкой. Потом он опустил руку в карман и извлек «зари». Костяшки небрежно покатились по шероховатым доскам стола. Выпало два и четыре.
— Сыграем? — все с той же улыбочкой предложил Гольба.
В лице Гочи появилось что-то, если можно так выразиться, барановоротное. Рот бессмысленно приоткрылся, глаза забегали. Он явно ждал чего-то совсем другого. Впрочем, надо честно признать: я тоже. Зураб между тем продолжал, лихо раздувая усы:
— Десять партий, на «американку». Условия такие: мне надо выиграть восемь, тебе — две, ничьи не в счет. Давай, не трусь!
Теперь и Гоча наконец улыбнулся в ответ. Сначала в улыбке была осторожная недоверчивость: шутит дядя? Потом в ней скользнуло хитрованское торжество: восемь к двум — вот это фора! Робкая рука его протянулась над столом и сгребла «зари», уже откровенно блеснули мелкие зубы.
— На «американку»?
— На «американку»!
Гоча хорошенько потряс кости в ладонях и размашисто выкинул на стол. Четыре и пять.
Гольба сосредоточенно взял «зари» в щепотку тремя пальцами, катнул недалеко. Пять и шесть.
— Считай! — кивнул он мне, и я, так и не поняв еще, на что он рассчитывает, но уже включившись в его игру, громко и уверенно объявил:
— Один — ноль!
Гоча выкинул один и шесть. Зураб — шесть и шесть. Гоча тоже попытался кинуть тихонько: два и четыре. Зураб — шесть и пять.
Когда я, не веря своим глазам, объявил: «Семь — ноль», у Гочи пылали щеки, а на верхней губе среди пробивающихся усиков блестели капельки пота. Неверной рукой он последний раз потянулся к костяшкам, и в этот момент Гольба прикрыл их своей ладонью.
— Стоп! — сказал он. — Тайм-аут. А то ты сейчас проиграешь мне «американку» — и что я буду с ней делать? Если только заставить тебя влезть на этот платан и оттуда прокукарекать на всю Абхазию? Вот он я какой, Гоча Ахуба, смотрите на меня, проиграл — плачу! А, нравится?
Парень засверкал глазами, у него на скулах заходили желваки.
ebooksa