Бородин замечает одинокую фигуру полицейского. Петр преображается. Спрыгивает на мостовую.
Теперь они — ночные гулены. Слегка приподняв котелки, провожают почтительными взглядами молчаливого стража порядка. И снова идут по улицам.
Тишину нарушает цоканье копыт.
Ночной марш эскадрона. У направляющих на штыках флажки. Армейские лошади тянут гаубицы. Кавалькада двигается в сопровождении жандармских патрулей.
— Тихий ночной Стокгольм… — в голосе Бородина сарказм.
— И так всюду… — не отрывается от проезжающих Петр.
— В том-то и дело…
По мосту проходит кавалерия.
— Стой! — Трое конных жандармов подъезжают к Бородину и Петру. — Документы!..
Оба вынимают паспорта. Руки в перчатках неловко открывают кожаные обложки.
Недоумение.
Жандарм, перегнувшись, возвращает паспорта.
Почувствовав свободу, лошадь, переступая, закружилась на месте. Шандарм натягивает поводья. Подняв морду, лошадь скалится, косит глазом, пытаясь избавиться от всадника. Жандарм бьет ее. Лошадь вздымается. Все мгновенно мешается. Рассыпается строй. Ряды спутаны.
Поднявшуюся морду лошади Петр крепким движением ловит за поводья. Натягивает. Пригибает. Лошадь стоит дрожа, всхрапывает, прядет ушами. Взметнулась рука жандарма. Сейчас ударит… Не Петра ли?..
Петр крепче зажал лошадиную морду и, ласково похлопывая по ней, по храпу, тихо успокаивает:
— Но, но, но… Балуй!.. Но, но…
Рука замирает.
Обтекает группу эскадрон.
Посреди моста, широко расставив ноги, стоит Петр. Пальто расстегнуто. Он порывисто дышит. Одной рукой держит в поводу лошадь, другой продолжает оглаживать ее.
Со всех сторон объезжают его всадники. Оглядываются.