Мир приключений, 1973. Выпуск 2 (№18) ,

22
18
20
22
24
26
28
30

Для советского альпинизма Домбай открывает лет с полета назад молодой алгебраист Борис Николаевич Делоне.[40] Но дальше не свелось к повторению пройденного. Когда были сделаны все подсказанные логикой, наименее рискованные пути к вершинам (по гребням), новые поколения избирают иные варианты: лет двадцать назад такие не мыслились хотя бы как “проблемные”, “гипотетические”. (“Кой черт по этим стенам полезет! Ведь это же отвесы!”)

Летопись отечественных путей сообщения донесла рассказ, как кинутая на карту августейшей дланью линейка соединила по идеально прямой Москву с Санкт-Петербургом. В горах подобная прямая в пространстве, от подножия до вершины, никогда не будет кратчайшим путем во времени, не говоря уж о той угрозе, что нависает на каждом сантиметре отвеса. Но так утверждало себя новое качество, класс “стенных восхождений” по прямой, по любой круче.

“А здравый смысл? — возразят непреклонные рационалисты. — Ради чего усложнять жизнь? Уверены, что никому и никогда не понадобится умение лазать по каким-то стенам, равно и — как их там — скалолазы! А в номенклатуре “нормальных” человеческих профессий имеются и верхолазы, и такелажники, наконец, пожарные с выдвижными лестницами. А ваших — хе-хе! — “скалозубов” держите при себе. Для настоящего дела они никогда не потребуются. Вещь в себе. Спорт для самих себя”.

“А что, уважаемые оппоненты, если они понадобились, и очень даже скоро? Спрос на стенолазов давно уже превышает возможности “поставки” их секциями альпинизма”.

“Так это вы о спорте, а мы же о деле”.

“Вот именно о деле, как вы изволили выразиться. Такие вот стенолазы приходят недавно на выручку блокированного обвалами рудника Осетии. Перед рудоуправлением дилемма: неделями пробивать обходную трассу в горах либо обезопасить гору, которая рушится на дорогу, а рудник работает, помимо всего прочего, на экспорт. Выручила тройка скалолазов. А прорыв ледника Медвежьего либо разлив Заревшана? Или вызов — “молиня” этакой скорой альпинистской помощи на отвесы будущих створов Токтогульскоп II Нурекской ГЭС, этих исполинов нашей энергетики? Да многое, вплоть до Красной площади либо одного из переулков у Никитских ворот”.

“Тоже мне горные хребты! Москва-то при чем?”

“Очень даже при чем… На главной площади страны в канун Первомая никто, кроме альпинистов, не взялся сменить за несколько оставшихся часов оформление на мачтах над ГУМом. В Никитском переулке “зашившийся диссертант” вместе с ключом захлопнул в квартире и свою докторскую работу. Выручил опять-таки чемпион по скалолазанию: взобрался по фасаду в окно пятого этажа”.

Одну из таких (не городских, конечно) стен и заявила на сезон шестьдесят третьего года команда “Труда” (Юрий Коротков, Борис Романов, Владимир Ворожищев, Юрий Кулинич).

Массив Большого Домбан-Ульгена бросается в глаза еще с развилки Клухорского перевала, подобно баскетболисту сборной нации в кучке болельщиков. Народ отметил это в имени вершины. Для карачаев она была таким же хозяином хребтов, как “домман” — зубр в лесах.

Вспомните, как наблюдательнейший Гумбольдт, вслушиваясь в болтовню попугая, настораживается. Улавливает реликты уже не существующего в жизни, уже умершего, вернее, убитого языка. Его знает этот попка и никто больше на свете. Даже историки или филологи. На нем изъяснялось поголовно вырезанное испанскими идальго индейское племя. Так и название “Домбай-Ульген” (“Зубра убили”) звучало для нас эхом начисто сведенного поголовья зубров (ныне восстановленного).

Сезон восхождений обещал быть в том году насыщенным. Николай Михайлович Семенов с ущельского КСП[41] напоминал инспектора ОРУД ГАИ в часы “пик”. Пусть посмеиваются: “Хочешь перезимовать летом — займись альпинизмом”, на турбазах, в альплагерях, мотелях на каждое койко-место приходилось по три соискателя и больше.

Все потому, что высота у нас в почете. И ни социологи, ни даже психиатры не в силах вывести закономерность, по которой все больше граждан, которым их достаток вполне позволял бы нежиться на пляжах Пицунды, с постоянством птиц, возвращающихся с юга в Заполярье, едут из года в год в горы, и только в горы. Едут, дабы мокнуть, мерзнуть, ходить немытыми, рисковать и возвращаться абсолютно удовлетворенными всем этим.

Среди таких была и четверка Коротко”,

Она долго готовилась. Подбиралась. Притесывалась один к другому. Сила мышц, сила одиночки еще не всё для альпинизма. В нем не получится давать все пасы на лидера. А ему только и дел — забивать в “девятку”. В матчах с вершинами не обойтись без того, что для оркестра назовут сыгранностью, в экипаже космонавтов — психической и физической совместимостью. В альпинизме — это схоженность. Когда капроновая нить сечением в девять миллиметров обращается в живой нерв и по нему перетекает от одного к другому уверенность в превосходстве человека над слепой материей. Оставаясь самим собой, каждый отдельно взятый человек обретает в команде ансамблевую сыгранность. Не только общности движений, но и мышления. И это там, где ситуации сменяются в темпе сверкающих молний.

Так и возникает команда.

Итак, их четверо…

Борис Романов, самый зрелый и сильный в четверке. Высок, строен, гибок, подчеркнуто прям. Ежик блондинистых волос над стального оттенка очами, которые словно зашторенное окно для стороннего. Властен, самолюбив, честолюбив. Когда нужно, не только сожмет зубы, но и весь в себя уйдет, — пойди пойми, что у него на душе.

Юрий Коротков. Из тех мальчиков, завидев которых девчата почти непроизвольно взбивают прически, искоса мечут взоры на смуглого, весьма приглядного Юрочку. Ничего не скажешь: хорош! Единственный технарь в команде трех медиков. Инженер по самолетостроению. Реактивный, моторный, взрывной, не любящий канителиться.

Владимир Ворожищев. По первому взгляду флегма. Но это от нелюбви мельтешиться, от рассудительности и надежности. Невысокий, кряжистый, из тех, на кого можно положиться в любой неожиданности, из которых и сложится восхождение. План. График. Раскладка. Это для себя, для начальства, не для вершин. Но это начало помогает осилить их, хотя они и будут пытаться вносить свои поправки.