— Близ девяти вечера. До девяти вечера меня начальник отпустил.
— Спасибо, — сказал Каиров.
А когда старушка уходила, дал ей десять рублей. Лицо горничной расплылось, как блин на сковородке. Запричитала она:
— Дай бог вам могучего здоровья. И прожить чтобы еще раз столько. И второй раз столько...
— Сегодня танцы будут? — прервал излияния Каиров.
— После кино.
— Понятно.
Горничная ушла. Каиров позвонил начальнику Дома офицеров.
— Добрый вечер. Это Каиров. У меня к вам вопрос. Если кто-то из музыкантов джаза не выходит на работу, вы об этом знаете?
— Конечно, — ответил начальник Дома офицеров. — Кстати, в этом году случая такого не было.
...Джаз — саксофонист, барабанщик, аккордеонист, трубач, скрипач, пианист — работал на авансцене. Круглый, как солнце, барабан, отделанный красным перламутром, стоял несколько впереди, а справа и слева почтительно замерли маленькие барабанчики. Сверкающие, прямо-таки золотые тарелки салютовали яростным звоном. И свет отскакивал от них брызгами, веселыми, беззаботными.
Барабанщик Жан восседал с достоинством, как король на троне. Но на устах его была совсем не королевская улыбка — бесхитростная и приятная.
Танцевальные пары заполнили зал. Стулья были придвинуты к стене, те, что оказались лишними, вынесены в фойе. Несколько морских офицеров стояли недалеко от входа, видимо обсуждая фильм. Один сказал:
— Впечатляюще. Пески, пальмы...
Другой возразил:
— По сравнению со Сталинградом — элементарное ученичество.
— Африканская жара что-нибудь значит.
— Жара, мороз... Все это приправа. Важна суть. Масштабы операции...
Пахло духами. Потом. Пол, слегка наклоненный к сцене, был выстлан паркетом. Скользить по нему не составляло труда, особенно вниз, к джазу. Каиров рассчитывал увидеть здесь Дорофееву. Но женщин танцевало много, преимущественно молодых.
В антракте Каиров подошел к Жану. Сказал: