Час двуликого

Митцинский, разгребая сапогами бурые волны, тянул мюрида за рукав к выходу. Ахмедхан оглядывался, скалил зубы, ревел остервенело:

— С-с-сволишь! С-сабак!..

— Как думаешь, маленький начальник ЧК тоже спросит у меня про козу и этот... твой казус? — хищно спросил Ахмедхан. — Не-ет, он не спросит про казус, некогда ему будет, когда он узнает про всех, кто живет в твоем дворе. Ты, может, захочешь придержать меня, когда я пойду к начальнику? Тогда держи. Я пошел. — Так сказал Ахмедхан, пятясь от Митцинского к калитке, и в глазах у него было желание, чтобы кто-нибудь встал у него на пути.

И Митцинский понял, что теперь невозможно удержать во дворе эту взбесившуюся гору мяса, привыкшую убивать. У него стали неметь ноги, потому что на глазах оседало и рушилось стройное здание заговора, рушились идея и цель его жизни. Пятился к калитке Ахмедхан, лаская рукоятку кольта. Как назло, опустел двор, куда-то подевались сновавшая по нему челядь и пробудившиеся гости.

— Фаризу ты тоже собираешься отдать Быкову? — спросил Митцинский.

Ахмедхан встал, будто наткнувшись спиной на стену. До калитки оставалось несколько шагов.

— Мы наговорили много глупостей, Ахмедхан. И первый начал я. Помнишь цирк? Ты ударил по голове Рутову, а лопнула моя голова. В ней что-то сместилось с той поры, и я забыл, чего нельзя забывать. Я перестал помнить, что мы из одного аула и одного детства, у меня вылетело из головы, что я обязан тебе жизнью. Видишь, как много можно выбить из человека одним ударом.

Вышел из сакли умытый Федякин. Он переводил взгляд с Ахмедхана на Митцинского. И, торопясь, чтобы суть происходящего не успела проникнуть в сметливого полковника, Митцинский закончил:

— Поэтому пойдем ко мне, Ахмедхан, и вспомним то, чего нельзя забывать. Идем, сын Хизира.

Он повернулся и пошел, не оглядываясь на крыльцо большого дома. С каждым шагом, натягиваясь все сильнее, звенела в нем какая-то струна, готовая вот-вот лопнуть. Он поднялся на крыльцо, взялся за медную ручку. Позади шаркнули чувяки Ахмедхана... раз... другой... Митцинский надавил на ручку и потянул ее на себя. Дверь не поддалась. Митцинский потянул сильнее, рванул изо всех сил. Он дергал ее до тех пор, пока Ахмедхан из-за его спины не толкнул дверь. Она открылась. Митцинский слепо качнулся, шагнул через порог. «Он убьет меня, — подумал Ахмедхан, — ничего, время есть. В доме не дамся, а дальше посмотрим, кто кого».

Они сели за стол. Митцинский налил два бокала французского коньяка. Выпил первый. Кивнул Ахмедхану: пей. Ахмедхан покачал головой: нет.

— Ты навсегда забыл, где месторождение? Или можешь еще вспомнить? — спросил Митцинский немного погодя.

— Могу, — осторожно ответил мюрид.

— Что нужно, чтобы освежить тебе память?

— Ты знаешь, — сказал Ахмедхан. — Он смотрел в стену, куда-то сквозь нее, в сторону комнаты Фаризы. — Ты обещал, — напомнил мюрид.

Митцинский молчал, и мюрид понял, о чем думает хозяин, а потому, недобро усмехаясь, сторожил его руки.

«Здесь не выйдет... — думал Митцинский, — девочка моя... отдать своими руками этому быку... его нельзя выпускать из аула... пять, ну десять мюридов за него... он возьмет за свою жизнь хорошую цену, не меньше десяти мюридов. Что дальше? Неизбежен переполох, стрельба. Шум дойдет до ревкома, и Быков узнает: Митцинский убил первого мюрида. Почему? Зачем? Не нужно мне этого сейчас, накануне главного дела. Ах, упустил время, он уже насторожился... вон даже ушами на черепе шевелит... волчья сыть, бездонная утроба, Фариза ему понадобилась... ну, допустим, уберу, для ревкома аргумент подберу, а руда? То, в чем сила, мощь грядущего эмирата, гарантия многих льгот в дипломатических играх... благословен игрок, у кого в руках металл... и нефть. Фариза, девочка, поймешь ли когда-нибудь, простишь ли жертву на алтаре дела моего?

— Когда хочешь взять Фаризу? — бесстрастно спросил Митцинский.

Ахмедхан вздрогнул: ну вот и свершилось. Все стало на свои места. Из мокрой от слез щетины старика, из рук его, цеплявшихся за землю, возродилась Фариза. Жена. Она возникла, выросла как золотой початок на стебле — из коровьего кизяка и земли. Вот и объяснилось все, что гноилось и ныло в душе, обрело свой смысл. Так, может, есть свой смысл и во встрече с немцем? Надо только раскрыть его... Ну-ка, напрягись, умный хозяин.

— Возьму Фаризу утром, — сказал Ахмедхан. Кашлянул натужно, помедлил, добавил: — Поеду повидать немца Курмахера и возьму Фаризу с собой.