И, не оборачиваясь, быстро пошел со двора.
Однако тут же он еще раз убедился в том, как легкомысленно взялся за роль ездового. На крыльце его встретил здоровенный длинноусый хлопец с винтовкой, спросил грубо:
— Поставил коней? — Закрыл перед носом Медведева дверь и указал на сарай рядом с хатой. — Иди до клуни, там вся кучерня.
Спорить не приходилось. Первое же неосторожное слово могло выдать. И буркнув: — Добре, — Медведев пошел к сараю.
Однако войти он не решился. Мужики, собранные сюда, очевидно, в ожидании батьки, были местными жителями, и кто-нибудь мог его опознать. Обойдя вокруг сарая и переждав немного, Медведев вернулся во двор. Но длинноусый хлопец уже шел ему навстречу.
— Чого блукаешь? — В голосе его слышалась тревога.
Ничего другого не оставалось, как только ответить:
— Душно там, тут лягу.
Проклиная себя, Медведев забрался в свою повозку и, зарывшись в сено, укрылся с головой.
Некоторое время он лежал неподвижно, прислушиваясь. Хлопец, топоча сапогами, кружил по двору. Вскоре Медведев стал различать неясный шум, который все приближался и нарастал. Неопределенное тревожное движение поднялось вокруг. Потом выделился конский топот. Он затих у самого хутора. Густую тишину прорезал резкий короткий свист. И все смолкло. Несколько раз Медведев осторожно поднимал голову над повозкой, но проклятая длинноусая «варта»[2] по-прежнему маячила перед ним.
Дикий вопль вырвался из хаты, что-то с грохотом и звоном опрокинулось, с визгом отлетела дверь. Шумно дыша, кто-то бежал прямо к его повозке. Медведев сбросил с головы полушубок, поймал в кармане широких штанин пистолет, напрягся, готовясь к прыжку. Повозка дрогнула. Он увидел локти и широкую спину прислонившегося человека. Потом послышались шаги. Грудной женский голос напевно, с усмешечкой произнес:
— Успокойся. Слышишь ты, горе мое, успокойся.
— Нет, я убью его, — задыхаясь, говорил человек. — Убью его как собаку. Его и тебя.
— Меня можешь убить хоть сейчас. А его не тронь.
— Бережешь его, сука! — взревел человек и рванулся от повозки.
В ответ раздался тихий смех.
— Дурень. Я дело берегу.
— Какое, к собачьей матери, дело! Никакого дела не осталось! Не жить нам здесь. Уходить надо. За Днестр. Чуешь? Золото есть. Проживем.
— Шкура ты! — вздохнула женщина.
— Любишь?