Чекист

Митя рассказал, как его долго не отпускали на фронт и теперь наконец согласились при условии, что он поможет набрать пополнение.

— Вот, значит, отчего стараешься, — Василий покачал головой, — на фронт поспешаешь.

— Сил больше нет в кабинетах сидеть! — так чистосердечно воскликнул Митя, что Василий даже рассмеялся.

— Вместе будем воевать, Василий! — сказал Митя, поднимаясь.

— Скорый ты больно, — усмехнулся тот.

— Почему? Сбор у нас в Жуковке через неделю. Прямо туда приходи.

— Один? — удивился Василий.

— Зачем один. Собери еще ребят.

— Я посчитал, нас под конвоем повезут...

— Сам приходи, Василий, ждать буду!

Проводив Митю, Василий постоял на крыльце, глубоко вздохнул и, взяв в сенях топор, пошел к лесу — нужно было поправить изгородь.

10 марта группа, возглавляемая коммунистом Семеном Гавриловичем Панковым, доставила в Брянск пополнение в две тысячи человек. Операция в основном прошла мирно. Только в лесу недалеко от деревни Каменка в перестрелке с бандой дезертиров был убит молодой рабочий — комсомолец из Бежицы. Похоронили его в родном городе с воинскими почестями.

* * *

— Да, да, я против террора! Против восстания! Вообще против всяких насильственных мер! — выкрикивал Гарусов.

Чернавский, стоя среди комнаты в расстегнутом пиджаке и держась за собственные подтяжки, на каждый выкрик комически кланялся и говорил:

— Тэк-с!.. Оччень благородно!.. Ввеликолепно-с!..

— А, да бросьте фиглярничать, Чернавский! — разозлился Гарусов, вскочил и, отвернувшись, стал смотреть в окно. Хутор стоял на пологом холме; стена леса замыкалась у самого подножия. Там внизу у дороги два человека стаскивали с повозки бочонок, очевидно, самогон. Опять самогон...

В комнате воцарилась тишина. Он услышал, как за его спиной шептались. Потом голос Лямина, анархиста из брянских интеллигентов, громко произнес:

— Гарусов, в последний раз поговорим серьезно.

Он обернулся. Лямин, в своей добротной бекеше, стоял перед ним, раскачиваясь с каблука на носок, самодовольный, с румяными пухлыми щеками, похожий на преуспевающего дельца. Глядя на Гарусова, он презрительно свистнул:

— Учитель, вытрите слезы! Будьте мужчиной!