Чекист

Да, Гарусов плакал. Он стыдился, злился на себя и никак не мог унять проклятые слезы, которые все текли и текли, и судорога хватала за горло.

— Я не могу этого видеть, Володя, — сказал Гарусов, широко взмахнув рукой. — Во что все вы превратились! В бандитов, пьяниц, распутников, в убийц!.. Если бы Петр Алексеевич увидел вас! Ведь он вас знает, Володя, я ему рассказывал о вас, о Пете, вы были нашей надеждой...

— Знаете что, Кропоткин сам называл диктатуру пролетариата самым страшным злом для дела свободы, — зло отпарировал Лямин.

— Но, Володя, товарищи, еще неделю назад я ездил к нему в Дмитров — он страшно подавлен, говорит, что мы дискредитировали все учение, втоптали в грязь имя Бакунина и опозорили его, Кропоткина. Володя, опомнитесь! То, что вы задумали, на руку самой страшной, черной контрреволюции! Петр Алексеевич сказал, что какие бы теоретические разногласия сейчас у нас ни были, будущее требует поддержать большевиков и Ленина. Смотрите, ведь Деникин наступает, Володя!..

— Ладно, хватит, все это мы слышали! — грубо прервал его Лямин. — Петр Алексеевич сказал «а» и побоялся сказать «б». Мы доскажем!

— Старичку захотелось иметь кусок хлеба с маслом, помереть на печке, — раздался скрипучий, насмешливый голос.

Гарусов метнул гневный взгляд на этого узколобого, ожиревшего юношу.

— Замолчите, купчишка! Вы здесь посторонний!

— Извините, — обиделся Малалеев, — я здесь хозяин. Хутор достался мне после папочки...

— Так же, как и его кабаки! — уже не сдерживая себя, закричал Гарусов. — Вот с кем вы связались, Володя!

— Что значит, связались, — пожал плечами Лямин. — Мы ему платим.

— Деньги деньгами, но идея меня тоже интересует, — с достоинством ответил Малалеев.

— Анархисты, эсеры совершают ошибку за ошибкой, Дошли до преступлений. Убили Урицкого, Володарского, стреляли в Ленина, устроили дурацкую бойню с Мирбахом, потом фарс с восстанием в Брянске... Куда вы все идете?! Чернавский! Эсеры! Мы! — не слушая, продолжал кричать Гарусов.

Лямин с силой хватил стулом об пол.

— Хватит!

В комнате стало очень тихо. И Лямин сквозь зубы, но внятно произнес:

— Сейчас для нас любой Деникин лучше, чем большевики. Ясно? В последний раз спрашиваю, Гарусов, вы с нами?

Гарусов, разбитый, опустился на подоконник, прислонился к косяку, простонал:

— Отвезите меня домой. И будьте вы все прокляты!..

Лямин кивнул Малалееву. Тот подошел к Гарусову.