— Не дождусь я, видно, вашего коллегу, зайду в другой раз. Ты, Роман, тут тоже не рассиживайся, работа ждет. Слышишь, Рома, тебе ведь говорю!
Фонарев вздрагивает, выведенный из глубокой задумчивости.
— Хорошо, Иван Николаевич, я скоро…
Я записываю показания Фонарева и напряженно вспоминаю, откуда мне так знакомо его лицо. Пухлые губы, то ли детские, то ли чувственные, круглый, картофелинкой, нос, маленький безвольный подбородок… Определенно я его где-то видел. В воскресенье на квартире у Ксении Борисовны? Нет, раньше. Гораздо раньше…
— А ведь мы с вами в одной школе учились, — словно угадав мои мысли, говорит Фонарев. — Я в восьмом учился, а вы тогда уже десятый кончали. Вы меня, конечно, не помните, но вас-то все знали — ваша мать преподавала у нас математику. Как здоровье Анны Викентьевны? Еще учительствует или уже на пенсии? Передавайте привет, мы все ее очень любили…
Ответить я не успеваю, в кабинет стремительно входит Бурцев, бодрый и деятельный.
— Дим Димыч, сейчас приведут одного субчика… У тебя посетитель? Извини, подожду…
— Это к тебе, Игорь Константинович. Насчет Виктора Лямина.
— Даже так? Очень, очень кстати. Подсаживайтесь поближе, сейчас мы с вами побеседуем.
Бурцев пересаживает Фонарева к своему столу, придвигает стопку бумаги. Я к их разговору не прислушиваюсь, я малюю на бумаге унылую рожицу: страдальческая складка поперек лба, уголки губ пессимистически опущены. Уж не автопортрет ли я нарисовал? А что, момент очень даже подходящий. Если верить словам Фонарева, Валет замешан в краже шерсти на комбинате. И он же нанес ножевое ранение таксисту. Два преступления подряд… Возможно ли это?
Показания Фонарева зафиксированы. Он прощается с Бурцевым, протягивает руку мне:
— До свиданья, Дима! Не забудьте передать привет Анне Викентьевне.
Я не сентиментален, но мне приятно, что маму любят и помнят.
— Непременно, Рома, передам. Надеюсь, ты был ее любимым учеником?
Фонарев смешливо морщит свой далеко не римский нос.
— Ну, может быть, не самым любимым. Но все равно она меня вспомнит.
— Друг детства? — спрашивает Бурцев после его ухода.
— В одной школе учились.
— Ничего парень, смышленый, кой-чего рассказал. — Бурцев набирает номер, говорит в трубку: — Доставьте задержанного в семнадцатую комнату. Сейчас, Дим Димыч, приведут Лямина. Посиди, может быть, и для тебя что-нибудь найдется. Он, оказывается, был тесно связан с Валерием Дьяковым.
Стук в дверь, милиционер вводит угловатого, нескладного юнца. Он нервно передергивается и все время пытается спрятать руки в рукава. Я присматриваюсь — на левом запястье лиловая наколка: «В тюрьме мое сердце».