Я медленно поднялся, чувствуя, как меня охватывает ощущение, будто я вне времени и вне пространства, — следствие сильного внутреннего волнения.
— Стоит нам заговорить о вашей стране, и между нами словно разверзается бурное бескрайнее море. Я не против вашей страны, но мне противна эта преграда. Я не могу ненавидеть страну, откуда вы родом. Но на словах получается, что ненавижу.
— Давайте, возненавидьте еще сильнее, — сказал я, не отдавая себе в полной мере отчета, что говорю, потому что мысль об этой белой шее, о кокетливо зачесанных волосах, о том, что все это — для другого, не отпускала меня.
— Но я не хочу…
— Наттана, — сказал я, — прошу вас, заплетите косы.
— А так вам не нравится? — Она медленно обернулась.
— Нравится, но косы — лучше.
Она бросила на меня быстрый, недоуменный взгляд, но тут же подняла руки к высоко зачесанным волосам. Я внимательно следил за ней, но она избегала моего взгляда, а лицо сохраняло невозмутимо-чинное выражение. Тяжелыми рыже-золотыми волнами волосы ее упали на плечи; руки девушки на фоне их казались белее, тоньше.
Подойдя к скамье, она положила на нее заколки. Ее кроткая покорность кружила мне голову, я весь обмяк и покрылся испариной.
— У меня не получится хорошо расчесать без гребня.
— Постарайтесь.
— Слушаюсь, мой повелитель… И мне нечем завязать концы.
Она быстро взглянула на меня, тряся переливающейся гривой огненно-рыжих волос.
— У вас красивые волосы, — сказал я.
Она рассмеялась и стала расчесывать волосы руками, запрокинув голову и медленно поворачиваясь, пока не оказалась ко мне спиной.
— Пробор ровный?
Несколько прядей легли не на ту сторону.
— Не совсем.
— Может быть, вы…
Она подошла вплотную, и я поправил своевольные локоны, кончиками пальцев ощущая тонкий шелк волос, круглый, упрямый затылок…