— Я сама все соображаю.
Мы рассмеялись.
— Полагаюсь на ваше чувство времени, Наттана.
— Оно в порядке, Джон. Еще рано.
— Интересно, приехал ли Дорн.
— Да, он уже, должно быть, дома.
Образ Дорна на мгновение живо встал передо мной. Он был так близко, что почти мог окликнуть нас.
Пламя в очаге разгоралось.
Я встал и взглянул на Наттану. Блики огня скользили по ее лицу, так что я не мог понять его выражения. Вдруг она показалась совершенно незнакомой, потом, так же неожиданно, такой желанной, что мне захотелось схватить ее, прижаться к ней, добраться до ее тела. Но словно незримая, непонятно откуда появившаяся преграда встала между нами.
— Итак, вы едете завтра, Наттана?
— Да, — ответила она, понурясь.
— О, моя дорогая!
Я сел рядом, обнял и поцеловал ее. Движения мои были ласковы и осторожны, именно потому, что слишком велико было мое желание, она же хоть и не противилась, но не стала подставлять губы для поцелуя, и мне пришлось самому искать их.
— Нам пора, — неожиданно сказала она. — Лучше прийти чуть пораньше, до ужина.
Наш день подходил к концу, и на сердце камнем легла мертвящая тоска. Мы загасили тлеющие головни, и на мельнице стало темно и холодно. На мгновение мы остановились. Я крепко-крепко обнял Наттану и поцеловал ее. Упоительно было ощущать ее прижимавшееся ко мне тело, в этом таилась сладостная новизна. Надев плащи, мы вышли в ночь.
Дорога смутно белела в темноте. Когда мы проходили мимо запруды, было слышно звонкое потрескивание льда. Наттана, как мне показалось, с некоторой неохотой протянула мне руку, но я крепко взял и не выпускал ее.
Мы шли среди сосен, недалеко от дома, легкий ветер шумел в невидимых ветвях, небо было беззвездным.
Наттана отняла руку и остановилась:
— Кажется, пошел снег.
— Я не хочу, чтобы вы завтра уезжали! — воскликнул я, но она ничего не ответила… даже не сказала, что ей тоже жаль.