Островитяния. Том второй

22
18
20
22
24
26
28
30

— Вам интересно? Хотите, чтобы я продолжал?

— Да.

Голос ее прозвучал из темноты совсем не оттуда, откуда я ждал. Итак, я продолжил рассказ, поведал о своем детстве, сравнивая его с детскими годами Наттаны, припомнил конфликты с родителями, правила, в которых меня воспитывали, детские обиды, все темные и светлые минуты.

Когда дорога свернула вправо, мы отчетливо увидели чуть впереди желтый фонарь Эка, который по-прежнему, слегка раскачиваясь, медленно, но безостановочно продвигался вперед. Потом дорога пошла ровнее, фонарь часто превращался в слабое мерцающее пятно. Налево крутые выступы скал временами скрывали от нас путеводный свет, мы оставались в беспросветной тьме. Если фонарь слишком удалялся, я прерывал рассказ, чтобы издать трудноописуемое островитянское восклицание, примерно равнозначное нашему: «но!», «пошла!». Все четыре лошади дружно реагировали на команду, и скоро белый круп Фэка начинал удаляться. Если реакции не следовало, я оставлял Наттану и шел вперед, по звуку и на ощупь определяя, кто отстал, шлепком подбадривал уставшую лошадь. Потом останавливался, пропуская кавалькаду вперед.

— Где вы, Наттана?

— Здесь.

И снова я шел рядом с ней. В эти минуты я словно жил двойной жизнью: все чувства были обращены к нашей дороге в ночи, к Наттане, к лошадям, а в душе разгоралось яркое пламя воспоминаний, так что, казалось, вокруг даже становилось светлее. Я говорил откровеннее, чем когда-либо, даже наедине с собой. Я просто не мог не быть честным, громко обращаясь к своему невидимому слушателю. Я рассказал о своих юношеских влюбленностях, о некоторых болезненных переживаниях молодого человека, описал неудачное сватовство к Мэри Джефферсон.

Наттана почти все время молчала, но по коротким вопросам, которыми она иногда прерывала меня, видно было, что слушает она внимательно. Порою я спрашивал себя, уж не раскаюсь ли я позже в своих откровениях, но молчаливая фигура шедшего рядом слушателя каждый раз заставляла уверяться в обратном.

Так текли часы. Дорога не казалась мне скучной, я не знал, как долго мы идем и где мы сейчас, но понимал, что конец уже близок. Все преходящее осталось позади. С Дорной было иначе. Там, тогда я разговаривал с ней. Здесь ответом мне была тишина.

Тьма сгустилась, но я почувствовал близость невидимой земли. Дорога шла на одном уровне. Должно быть, мы проходили по одному из полей, расположенных ниже усадьбы Файнов, — слишком напоминало оно большинство земель этого имения. Немного выше, слева, светилось яркое желтое пятно, наверное, на приличном расстоянии, потому что мы все шли, а оно не приближалось и не удалялось. Будь я действительно островитянином, я бы догадался, где нахожусь.

— Что это за свет, Наттана?

— Не знаю, мне эти места незнакомы.

Выходило, что даже островитянка потеряла ощущение пространства.

— Я слишком увлеклась, — добавила она вялым, потускневшим от усталости голосом.

Запнувшись, она оперлась на меня, и, как уже несколько раз до того, я поддержал ее за локоть.

— Даже говорить не могу, — призналась девушка.

— И не надо. Почему бы вам не поехать верхом? Дорога ровная.

— Тогда я не смогу опять идти.

Я надеялся, что мы наконец подъезжаем к Файнам, запас моих тем был почти полностью исчерпан. О чем еще я мог рассказать: об университетской жизни, о литературе, о заветных стихах или о…

— Вот что я хочу сказать вам, — неожиданно произнесла Наттана. — Вы не обладали еще ни одной женщиной. Ко мне тоже еще не прикасался ни один мужчина, но мне кажется, Джонланг, что кое в чем я пошла дальше вас.