— Именно кадет, в самом чистом виде.
— Ваше социальное происхождение? — спросил Бубнич. — Помещик?
— Сын акцизного чиновника, студент, офицер военного времени. А мать — крестьянка. Не сходится с вашей доктриной, а?
— Власть рабочих не признает самая отсталая часть буржуазной интеллигенции, — сказал Бубнич. — Она будет сурово наказана. Сурово.
— Карать вы умеете, — усмехнулся Красков.
— Пусть он лучше скажет, за что с Хреном сцепился, — опять подал голос начальник Иншаков, — и почему его уже дважды на этом месте ловили, а он все лезет и лезет в Графское?
Красков обеспокоенно посмотрел на Бубнича, потом на Клешкова и Гуляева, приткнувшихся к стенке.
— Были нужны лошади, — сказал он быстро.
— Лошадей вы еще в прошлом году отсюда распугали, разогнали, — сказал Бубнич. — Что-то не вяжется, а, Красков?
Красков молчал. Он прищуренно смотрел на носки своих сапог и о чем-то тревожно думал.
— Вы его еще спросите, товарищ комиссар, — заговорил из-за спины Краскова Мишка Фадейчев, — чего он не бежал, гидра? Ему ж уйти ничего не стоило.
Красков окаменел, стиснув зубы. Молчал.
— Почему не отвечаете, Красков? — спросил Бубнич.
Красков снова осмотрел всех. Взгляд был затравленный и какой-то выпытывающий.
Внезапно грохнуло. Мишка схватил свой кольт. Клешков и Гуляев уставились на Краснова.
Тот стоял весь напружиненный, набычив голову.
— Посмотри-ка, Клешков, что там, — сказал начальник, подымаясь из-за стола.
Клешков подошел, выглянул в окно. Внизу спокойно расхаживали несколько бойцов, сбоку бродили расседланные лошади, прыгал стреноженный рослый вороной конь. Метрах в ста вспыхивали и гасли змейки огня над стенами конюшни.
— Крыша конюшни упала, — доложил Клешков, отходя, — а так все тихо.
— Так все-таки почему вы напали на банду Хрена? — снова начал допрос Бубнич. — И предупреждаю, Красков: для трибунала ваша откровенность может иметь решающее значение.