Они подошли.
Клешков тоже нащупал мокрую скользкую медь крана, отвернул и подставил рот; тотчас же ударила густая, терпкая струя вина. Клешков захлебнулся, закашлялся, отвел лицо в сторону. Мишка возился уже где-то за бочками. Вдруг вспыхнул яркий огонь.
Гуляев и Клешков с пистолетами в руках боком пролезли между бочками и стеной. Мишка размахивал какой-то ярко горящей палкой.
— Глянь, какая штуковина, — сказал он, — пакля в керосине. Вот еще есть.
Он толкнул ногой что-то на полу, и Гуляев подхватил подкатившийся факел.
— Неплохо кто-то устраивался, — сказал он и, подойдя к Мишке, зажег свой факел от его.
Теперь видно было, как узок ход, как блестит камень на повороте и как лучатся слизью его углы.
— Пошли, — негромко сказал Мишка; его лихость вдруг пропала, и он пошел вперед к повороту.
Гуляев и Клешков, держа наготове пистолеты, пошли за ним. Шаги их глухо чавкали в грязи.
Ход шел далеко вперед, но Мишка вдруг остановился, они подошли и остановились тоже.
Шагах в семи стоял стол, на нем бутылка вина и ломоть хлеба, а позади стола на каких-то тюках ворочалось и глухо стонало что-то живое.
Мишка шагнул вперед, обошел стол, и они увидели на куче тряпья мечущуюся в беспамятстве женщину и услышали ее хриплый и неразборчивый шепот.
Все трое подошли и стали вокруг. Седые волосы метались над молодым лицом. Платье на груди было расстегнуто, и видны были пропеченные кровью бинты.
Женщина застонала.
Гуляев воткнул факел между досками рассевшегося стола, взял бутылку с вином и подошел к женщине. Бегущий свет факела ударил ей в лицо, она открыла глаза и отпрянула от наклонившегося к ней Гуляева.
— Викентий! — вскрикнула она. — Викентий! — Огромные, расширенные ее глаза смотрели на незнакомцев.
— Спокойно, — сказал Гуляев, протягивая ей бутылку. — Глотните. Будет легче.
— Вы из отряда? — вдруг схватила его за руку женщина. — Он прислал вас?
— Он, — сказал Гуляев. — Выпейте.
Она жадно прильнула ртом к бутылке, которую наклонял к ней Гуляев.