— У, стервоза! — взорвался Мишка. — Ей-богу, нет никаких моих силов! — Он выдернул из кармана куртки увесистый кольт. — Ну, молись, змея белогвардейская!
Женщина, закрыв глаза, приподнялась и села, повернувшись к нему грудью. Но прежде чем Мишка успел выстрелить, Клешков выбил у него кольт, и тот звонко ударился о камень.
— Ты-ы! — попер на Клешкова Мишка. — Контру жалеешь?
— Ты, Мишка, все пулей норовишь окончить, — бормотал, отступая, Клешков, а Гуляев в это время подобрал и сунул себе за пазуху Мишкин кольт.
— Сосунок, — орал Мишка, напирая на отступающего Клешкова, — увидел буржуйскую бабу и нюни распустил!
Он вдруг шарахнулся назад, а Клешков рванулся и не вырвался из сдавивших его медвежьих тисков.
— Эй, ты! — гаркнул низкий бас. — А ну брось пушку! Брось, говорю, а то этих пришибу.
Клешков услышал, как Гуляев бросил свой наган.
— Взять! — услышал он команду и увидел, как метнулся в сторону Мишка и упал, сшибленный чьим-то пинком, а Гуляев, вырвавший было из-за пазухи Мишкин кольт, вскрикнул от боли: женщина ринулась со своей постели, зубами впилась ему в руку.
— Уходить! — крикнул знакомый голос. — Этих взять с собой. Пригодятся.
Снаружи глухо раздавались выстрелы.
...Из-под дверей амбара сочился дневной свет. За дверьми слышались голоса. Сапоги часового изредка останавливались, размыкая полоску света, и снова мерно двигались мимо дверей,
Они лежали на земле, связанные по рукам и ногам. Клешков с усилием поднял голову. Впереди, боком к нему, лежал Мишка. Было видно, как он спеленат веревками и как режет петля его раненую руку, притянутую к груди. Сашка опустил голову. Болела натертая шея. Красковцы гнали их на арканах рядом с лошадьми, пока Мишка не попытался повеситься, зацепившись ногами за какой-то куст. Тогда их всех троих швырнули поперек седел и так и довезли до своего гнезда сквозь лес и сплошные болота. Клешков чувствовал себя виноватым. Это он вышиб у Мишки кольт. А Мишка был прав. Если б они убили эту проклятую седую бабу, они встретили бы банду выстрелами, а вместо этого они лежат вот тут и неизвестно, что еще придумают бандиты.
— Миш, — сказал он.
Мишка не шевельнулся.
Сзади голос Гуляева, чуть охрипший, но все такой же ровный, сказал:
— Привет и братство, как писали депутаты Конвента. Как себя чувствуешь, Клешков?
— Я-то ничего, — сказал Клешков с неохотой. — Как вот Мишка там?
— Фадейчев! — позвал Гуляев.
Мишка не откликался.