В заимке никто не спал. Огня не зажигали, сидели в темноте, по очереди дежуря у окон.
— Ползут! — доложил вдруг прильнувший к амбразуре Николай Жуков.
— Стрелять только наверняка! — приказал старшина. — Ватник и Бердников, за мной!
Ночью из заимки можно проглядеть врагов, и Сидоров решил устроить заслон на тропе.
Иван Ватник и Яков Бердников выбрались вслед за старшиной из домика и залегли за камнями.
Где-то в горах сорвалась лавина. Еще не умолк ее гул, отраженный многоголосым эхо, как Сидоров выстрелил. Первый из ползущих по тропе басмачей, не вскрикнув, ткнулся лицом в камни и замер, второй вскочил и, не успев сделать шага, свалился в пропасть: Бердников стрелял не хуже старшины.
Тотчас басмачи, притаившиеся за скалами, открыли беспорядочный огонь.
В эту ночь басмачи трижды пытались прокрасться мимо заимки, чтобы окружить ее, но безуспешно.
Под утро, когда Сидоров и Бердников вернулись в домик, раздался негромкий стук в дверь.
— Откройте... Свои...
Сидоров приоткрыл дверь. В заимку вполз молодой киргиз, на спине у него лежал пограничник Владимир Охапкин, сброшенный бандитами в пропасть за кишлаком Сары-Бай. Охапкин упал в глубокий снег на дне пропасти, и это спасло его.
— Я видел, как басмач его кидал, — рассказал киргиз. — Мой комсомолец. Мой зовут Джурабаев Асылбек. Меня отец посылал. Я сын Сулеймана. Знаешь чабана Сулеймана Джурабаева?
Охапкину перевязали раны, напоили его водой.
— Куприн попал в засаду, — едва слышно прошептал он.
В старой конюшне, куда бросили связанных по рукам и ногам пограничников, была темень, хоть глаз выколи.
На дверях звякнул замок, голоса басмачей удалились.
— Сомов, как ты? — шепотом позвал Куприн.
— Цел я, товарищ командир, черепок малость повредили.
— И я цел, — отозвался Багиров.
Повернувшись, Куприн почувствовал плечом что-то мягкое. Вскоре, освоившись в темноте, он разглядел неподвижно лежащего человека.