Сын старого чабана Сулеймана Асылбек плохо знал русский язык, но он тоже пел вместе со всеми, быстро улавливая мотив.
Оживлялся и Владимир Охапкин, приподнимался, опираясь на здоровую руку, из глаз его исчезала боль тяжких ран, и он подпевал товарищам молодым, еще ломающимся баском. Подпевал вполголоса, с хрипотцой и Яков Бердников...
Если бы в заимку смог заглянуть посторонний человек, он не поверил бы, что гарнизон Сидорова находится в осаде, что уже который день пограничники голодают и по ночам их донимает мороз, что почти предрешена их гибель.
Могли ли они надеяться на помощь заставы? Они сами помогали ей, сдерживая банду.
Могли ли они хоть на один миг задуматься: не принять ли ультиматум Барбаши Мангитбаева о сдаче в плен? Пограничники сами казнили бы первого, кто предложил бы им изменить присяге.
Они не верили в чудо, каждый из них понимал, что их ожидает, но разве легко смириться со страшной неизбежностью?..
На девятый день иссякли патроны.
— Кончено! — прохрипел Яков Бердников, прислонив к стене винтовку.
— Что, что ты сказал? — нахмурился Сидоров.
— Патроны кончились, — поправился Бердников и натужно закашлялся, схватившись рукой за горло: он болел ангиной.
— А сколько у тебя? — обратился старшина к Ивану Ватнику.
— Три обоймы, — ответил Ватник.
— До утра не хватит, — вставил Николай Жуков.
— А у тебя сколько? — спросил старшина.
— Пара...
— Я знаю, о чем вы думаете: почему не попытать счастья и не пробиться в горы?
Все повернулись к старшине. Даже невозмутимый Иван Ватник на мгновение отпрянул от амбразуры,
— Все мы, конечно, не пробьемся, — продолжал Сидоров, — но, может быть, кто-нибудь и уцелеет... А если мы уйдем отсюда хотя бы на час раньше, — повысил голос старшина, — басмачи на час раньше попадут к нашей заставе.
— Мы не уйдем! — ответил за всех Иван Ватник. И стало тихо в заимке.
— Товарищи! — прозвучал в тишине голос Андрея Сидорова. — Родина не забудет нас. От лица командования благодарю вас за верную службу!