— Возможность жить, принося хоть какую-нибудь пользу соотечественникам, — серьезно ответил Самарин. — И вообще, как могу я думать о каких-то доходах? — Он чуть рассерженно смотрел в серые внимательные глаза Осипова. — Меня это и не интересует. Зачем мне сейчас деньги? Когда кончится война, пойду работать по своей специальности юриста.
— Вы с юридическим образованием? — удивился Осипов.
— Представьте себе. В свое время настоял отец, словно знал, как все сложится, и позаботился обо мне.
— Когда кончится война... — задумчиво произнес Килингер. — Я эту фразу произношу с первых ее дней, и, чем дальше, тем мои мысли о том далеком времени становятся все более абстрактными.
— Но вам-то что? — возразил Осипов. — После такой войны работы у психиатров будет непочатый край. Гораздо сложнее мне. Впрочем, как и вы, я по образованию юрист и тоже обязан этим отцу. Один мой сокурсник, потерявший глаз на дуэли, сидит сейчас в тылу и пишет мне, что зарабатывает огромные деньги на наследственных делах. Видите, война позаботилась не только о психиатрах, но и о юристах. Но, как все русские, я не думаю устраиваться.
— Вы русский? — У Самарина глаза округлились от «удивления».
— Представьте себе, по отцу — русский, а матери у меня две: русская и немка.
— Не понимаю.
— Все очень просто. В девятнадцатом году я — гимназист. Мы с матерью оказались в Крыму. Нас привез туда отец, он хотел перебраться вместе с нами в Турцию, но в порту была такая паника и неразбериха, что на корабль попали мы с отцом без матери... А затем в Германии отец, служа уже в немецкой армии, женился на немке. Все очень просто. Се ля ви — как говорят в таких случаях французы.
— Никогда бы не сказал, что вы — русский. — Самарин все еще «удивлялся» этому открытию.
— Это почему же? — прищурился Осипов.
— Ну... в моем представлении русский... это... — Самарин умолк, поняв, что не может сказать ничего убедительного.
Осипов рассмеялся:
— Половина немцев убеждены, что русские — это казаки в меховых папахах. Едят только ржаной хлеб и моются только в престольные праздники.
— Ну теперь-то немцы узнали еще, что русские умеют воевать, — врезался в разговор Килингер.
— По крайней мере защищаться! — холодно и раздраженно обронил Осипов.
Самарин заметил, как Килингер испуганно глянул на Осипова и вдруг засуетился:
— Господа, у меня припасена бутылочка «Кьянти», не распить ли нам? — и, не дожидаясь согласия, стал звать своего ординарца.
В дверях лениво объявился долговязый солдат.
— Бутылочку нам и рюмки, бутылочку ту, что я привез вчера из офицерского клуба.