— Вот и я не могу понять, зачем чину полиции нужны были собственные отражения со всех сторон? — рассмеялся Осипов.
— Какому чину? — не понял Самарин.
— Я установил, что до появления в Риге Советов здесь жил некий высокий чин латышской полиции. А в сороковом году тут поселился уже какой-то советский чин. Идемте, я покажу вам кое-что...
Они вошли в огромную комнату, в центре которой стоял круглый дубовый стол персон на двадцать. Вокруг него — такие же черные дубовые стулья с высокими резными спинками. Но Самарин смотрел на невероятное — над сервантом висел портрет Ленина.
— Это же чей портрет? — спросил Самарин.
Осипов расхохотался.
— Господин Ленин! Надо знать, господин Раух. А повесил сей портрет, надо думать, советский чин. Раньше на этом месте висел портрет латышского президента Ульманиса. Его я обнаружил в кладовке и повесил на кухне — пусть в квартире останутся приметы от всех ее хозяев, от всех, так сказать, эпох.
— Какая же примета от вас? — поинтересовался Самарин.
— А вот... — Осипов показал на книги, лежавшие грудой на столе, на серванте и даже на полу. — Тут, знаете ли, я обнаружил один брошенный книжный магазин и приказал книги доставить мне. Жить без книг я не могу, А любимое мое место в квартире — кухня. Пройдемте туда.
Такой большой кухни с двумя широкими окнами Самарин никогда не видел. На пустой стене висел портрет президента буржуазной Латвии Ульманиса в тяжелой золоченой раме — тупое лицо, стоячий ежик седых волос, заплывшие глаза.
— Да, да, сам господин президент. Иногда, юмора ради, мы с ним беседуем о смысле жизни.
Книги находились и здесь. На столе они были сдвинуты в сторону, а на освобожденном месте стояли начатая бутылка водки и стакан. (Неужели он тут пил в одиночку и без закуски?!)
— Это и есть ваш русский чай? — рассмеялся Самарин.
— Для больного я мгновенно соображу чай настоящий, я же не пью этот. Присаживайтесь...
Осипов включил электрическую плиту. Налил в чайник воды и поставил его на конфорку. В заварной чайник насыпал чай, чуть плеснул туда воды и поставил на плиту. О такой заварке чая Самарин слышал еще от матери. Проделал все это Осипов быстро и сноровисто. Наблюдая его, Самарин в ожидании разговора собрал в кулак все силы своей души — сейчас, кажется, наступит испытание его умения контролировать себя...
— Может, вы хотите поесть? — спросил Осипов. — Яичницу готовлю в одну минуту.
— Ради бога, не надо. Я только что провожал своего приятеля, и мы поели.
— На фронт провожали? — спросил Осипов, орудуя у плиты.
— Совсем наоборот — в Берлин.
— Это тот, из гестапо? — обернулся Осипов. — Я вижу, он катается в Берлин, как в мирное время.