Фрэнсис Бэркелл был на Гроген-роуд в десять утра. Он прикатил во взятом напрокат темно-синем «датсуне». Остановившись у «Бакалеи Едока», он увидел, что входная дверь заперта и все занавески на окнах первого этажа сдвинуты.
Фрэнк вылез из машины, чтобы навести справки в соседнем магазинчике, и только там узнал о налете на «Бакалею Едока». Соседи сообщили ему о смерти старого хозяина. Что же касается Софии, то, насколько им было известно, она находится в больнице. Кимати видели здесь последний раз накануне в полдень.
В голове у Фрэнка все пошло кругом. Он сел за руль и поехал по всем городским больницам. В трех самых больших Софии не было. Сначала это вселило в него надежду — может, она оправилась и Джонни забрал ее! Но тут же надежда улетучилась, уступив место страшному, леденящему душу предчувствию: соседи говорили, что она получила тяжелые увечья. Снова сев за руль, он объехал остальные больницы, справляясь обо всех больных, поступивших в четверг. Регистрационная карточка Софии отыскалась в одной из больниц в ящичке с пометкой: «Скончавшиеся».
Фрэнк оцепенел. Слезы навернулись на глаза; он пошел назад к машине, не видя ничего на своем пути. Полчаса просидел неподвижно в кабине, прежде чем оправился настолько, чтобы вести машину.
«Джонни! — колотилось в мозгу. — Что они с ним сделали?
Машина медленно вырулила с больничной территории и поползла по проспекту Оргвингза Кодхека в сторону Харлингем Гроуз.
Джонни! Где же Джонни? Словно сам по себе, «датсун» снова покатил на Гроген-роуд. «Бакалея Едока» была по-прежнему закрыта. Фрэнк снова справился в соседней лавке и услышал в ответ, что Джонни так и не появлялся. Он вернулся к машине и плюхнулся на сиденье в полной нерешительности — что предпринять, куда идти?
Вот уже пять ночей Фрэнк толком не спал. С тех самых пор, как погиб старина Дэн. Казалось, уже прошла вечность, точно все это случилось в ином, нереальном мире. Пока в заповеднике бушевал огонь, Фрэнк работал без устали — помогал пожарникам, прочесывал саванну в поисках темноволосого браконьера.
Затем, когда пожар погасили, пришлось заниматься бумажной волокитой, строчить отчеты в трех экземплярах, проводить инвентаризацию. Потом он взял отпуск на неделю якобы с целью отдохнуть, а на самом же деле для того, чтобы отыскать убийцу или убийц старины Дэна.
И вот он прикатил в Найроби, чтобы узнать страшную новость: София и дядя Едок убиты, а Джонни точно сквозь землю провалился.
Фрэнк проснулся в испарине — в кабине жарища, и все же сон придал ему бодрости, в голове прояснилось. Дверь лавки дяди Едока по-прежнему была закрыта, шторы плотно задернуты.
«Где же ты, черт тебя побери!» — подумал он, вылезая из машины. Он подошел к двери и постучал, потом в приступе внезапного гнева ударил по ней ногой. Дверь распахнулась — она была не заперта. Фрэнк недоуменно потоптался на пороге, потом заглянул внутрь. Лавка была перевернута вверх дном, товары рассыпаны на полу. У двери, ведущей в закуток, на половицах большое пятно засохшей крови.
Фрэнк, поколебавшись, вошел и захлопнул за собой дверь.
— Джонни! — негромко позвал он.
В полумраке, царившей в лавке, ни единого звука, никакого движения. Фрэнк прошел в закуток и стал на ощупь искать выключатель, который, как он помнил, должен был быть за дверью. Вспыхнул свет, выхватив из тьмы новые свидетельства разгрома. Занавеска, отгораживавшая кровать старика, была сорвана. На кровати тоже следы крови. Он поспешно выключил свет и стал подниматься по лестнице.
— Джонни! — позвал он снова.
Он отыскал его наверху — Кимати сидел один в полутьме, глядя пустыми глазами в пространство. На нем была старая егерская форма — весь комплект, вплоть до полотняной пилотки.
— Джонни! — окликнул друга Фрэнк.
Кимати не шелохнулся. Фрэнк подошел к окну, раздвинул занавески, в комнату хлынул дневной свет. Он распахнул створки, чтобы впустить снаружи свежий воздух. Казалось, только вчера он стоял у этого окна и наблюдал за присевшим по нужде мальчишкой; София тем временем разбирала чемоданы в соседней комнате, а Джонни придирчиво осматривал новое жилище.
— Я был в больнице, — сказал Фрэнк, глотая сухой комок, вставший в горле. — У меня нет слов, Джонни!