— Данишевская? Что вы тут делаете?
Глафира, услышав чужой голос, отпрянула.
— Кто там?
— Не узнали? Я из милиции, Кузьменко.
— А-а, как же, помню, — Глафира подошла ближе и поздоровалась, — здравствуйте вам! Я испугалась, думала, лихие люди. Вы хотели встретиться с Андреем Алексеевичем? Он дома. По-моему, не один он. Кажется, гость у него.
— Гость, говорите?
— Ага, если не ушел уже. Я сама недавно видела, как он прошел в калитку.
— Мужчина или женщина?
— Не разобрала. В черном каком-то балахоне, вроде попа.
— Говорите тише!
Глафира тихонько засмеялась.
— Вы что, однорукого боитесь?
Майора обожгла мысль: значит, Петрушкин на работу не ходил, остался дома специально, чтобы встретиться с кем-то. Кто же его гость? Что здесь делает Данишевская? Или ее поставили «на стрему»?
— А вы что здесь делаете?
— А что мне прикажете делать? Гуляю. Какое еще дело может быть?
— Вы его любите? — неожиданно даже для самого себя спросил Глафиру Кузьменко.
— Я никого не люблю. Мне мужа надо — хозяина в дом.
— Не обижайтесь, Глафира.
— Я уже устала на судьбу свою обижаться, зачем же мне на вас еще серчать. Любовь не терпит двуличия, обман для нее, как смерть. Я думала, что ради нее надо уметь жертвовать всем, и очутилась в колонии — не знала черных дел негодяя. Но толку что? Кайся не кайся, плачь не плачь — ничего не вернешь. Для меня теперь ночка темная милее светлого дня. — Она всхлипнула. — Да есть ли в наше время прямые и честные мужики?..
Кузьменко ощупал доски калитки, подтянулся и перевесившись стал на ощупь искать запор. Через минуту калитка была открыта. Глафира подошла к нему вплотную и зашептала: