Старший лейтенант Майлыбаев вот уже в течение трех суток дежурит в поселке. Ждет, что вот-вот кто-то навестит Петрушкина. Но никто не приходил, не искал с Петрушкиным встречи. И на улице и дома он всегда был один. Не торопясь, занимался он мелкой хозяйственной работой. Но делал все равнодушно, без интереса. Досками от старых ящиков он латал дыры и щели сарая. Завидев однажды Данишевскую, несшую от колонки воду, окликнул ее:
— Глафира, иди-ка сюда! Поговорить нужно. — Когда она подошла, он сказал: — Что-то не видать тебя в последнее время или нашла кого-нибудь, а? А то заходи, я сегодня свободен. Посидим немного, развеемся.
Глафира стала отказываться:
— Постирушку я сегодня затеяла. Некогда.
— Достоинство блюдешь — это хорошо. А я вот как увижу тебя, растрепу, так, ей-богу, в жар бросает...
— Брось! — засмеялась Глафира.
Это признание калеки показалось Глафире забавным. Она подняла свои косенькие глаза, посмотрела на него весело. Было в ее взгляде что-то дразнящее, какое-то смутное обещание.
— Какая мне выгода от того, что зайду к тебе?
— Все что пожелаешь, душу не пожалею.
— Сладко поешь, Андрей, и где только ты этому выучился? Я и не думала, что ты такой.
— Чего пожелаешь, душенька, только скажи.
— Эх, мне бы со своей-то жизнью сладить, не то что в чужую мешаться. Ты меня пустыми словами не тревожь. А коли задумка какая есть, говори прямо.
— Устал я, Глаша, один. Измучился. Иди за меня, Глафира... Вот закончится это дело со старухой, все эти неприятности, тогда и свадьбу сыграем.
Глафира задумалась.
— А ты один? Дома-то никого?
— Ни души, не бойся, заходи. — Петрушкин быстро пошел к двери, открыл ее перед гостьей. Глафира поставила ведра возле дорожки и вошла в дом.
В доме будто ждали ее прихода: стол был накрыт весьма богато. Было здесь и холодное птичье мясо, и нарезанный чужук, индейка, красная рыба. Были и малосольные огурчики, и помидоры в глубоких тарелках. Стояли тонкогорлые нарядные коньяки. Изобилие радовало глаз.
— К свадьбе, что ли, подготовку затеял? — спросила Глафира, взяв в руки пузатую бутылку импортного коньяка. — Что это такое, Андрей Алексеевич, не одеколон ли?
— Это коньяк, Глаша.
— Ну! И вкус как обычный?
ebooksa