Майлыбаев воспринял его слова как удар по лицу. Он, казалось, оцепенел. Ну, не одобрят твои действия, найдут серьезные упущения, дадут выговор, предупредят — это понятно, с кем не случается. Но такого он не ожидал. Даже во сне ему не могло присниться такое страшное обвинение. Вот и стал ты, Талгат, жертвой клеветы. Сердце горело от обиды, бушевало, кричало. Его отстраняют, когда дело идет к развязке. Теперь оправдывайся, доказывай, убеждай. Оказывается, и свидетели какие-то нашлись... Но он постарался овладеть собой и сказал майору:
— Петрушкина ни на минуту не выпускайте из виду. Он тоже действует, я уверен.
— Теперь этим делом займется Байкин.
— Кожаш с ним не справится. Не по зубам ему орешек, почему не поручить наблюдение капитану Карпову?
— Петрушкин хорошо знает Карпова. Они раньше встречались у озера. А мясокомбинат как раз рядом с участком лейтенанта Байкина. На его визиты мало кто обратит внимание.
В это время зазвонил телефон. Кузьменко поднял трубку:
— Слушаю вас!
Звонил Колпашников. Он искал старшего лейтенанта Майлыбаева.
— Тебя парторг спрашивает, — сказал Кузьменко Талгату. — Объясни ему все. Не горячись только. Криком тут не поможешь. Я должен ехать сейчас в Покровку. Прошлой ночью там обокрали сберкассу. Вернусь — сяду писать объяснительную. Ни минуты свободной!
В дверях Майлыбаев столкнулся с Байкиным. Веселый, самоуверенный, он, не задерживаясь, прошел к столу майора, протянул ему руку.
— Здравствуйте, Петр Петрович! Как дела? — просто и фамильярно заговорил он. Потом уселся в кресло, закинув ногу на ногу. Кузьменко сухо сказал, глядя вниз:
— Вам известно, что вы получаете новое задание? Прошу вас отнеситесь к нему со всей серьезностью.
Байкин еще не знал о решении полковника и спросил:
— Что это за поручение?
— Старший лейтенант Майлыбаев отстранен от работы. Вы будете выполнять его задание. Начальник управления приказал поручить его вам. Будете вести наблюдение за Петрушкиным и Масловой, не выпуская их из виду.
Узнав, в чем дело, Байкин пришел в восторг.
— Полковник сам говорил мне: «Затянули мы это дело, Кожаш. Не возьмешься ли ты за него?». Я сначала не дал согласия, но сегодня он еще раз вызвал меня, просил, уговаривал, ну я и не стал возражать.
Кузьменко хорошо знал, что полковник не беседовал с Байкиным и не вызывал его, но промолчал. Его охватил тяжелый стыд за другого человека. Тщеславие и бахвальство были ненавистны ему. Говорят, стыд — это гнев на себя. Но тут был стыд за этого молодого человека, стыд и чувство брезгливости. Кожаш ничего не замечал. Перед ним открылись блестящие перспективы. Теперь он покажет, на что способен! А что способен он на многое, он успешно сумел доказать.
— Вы о Петрушкине не беспокойтесь. Куда ему, калеке безрукому, деваться? Убежать ему некуда. Я его из-под земли достану, со дна морского, с облака сниму!
— Как раньше ходили по поселку, так и продолжайте. Они могут заподозрить неладное. Никакой самодеятельности!