Таинственный след

— Я уже работаю в этом учреждении больше десяти лет. Слава богу, работу знаю, как свои пять пальцев. Надеюсь, что справлюсь не хуже других.

— Я не говорю сейчас о том, справитесь вы или не справитесь с заданием. Я хочу напомнить вам, что задание является серьезным и ответственным.

— Я только что был в республиканском управлении милиции. Там ведь работает лучший друг моего брата. Уж такие они дружные, даже завидно. Семьями дружат, в гости друг к другу ходят. От него я слышал: будут нас разбирать за то, что затянули дело Матрены Петрушкиной. До самого комиссара дошло. Впечатление у всех неважное, мнение тоже. Но я им сказал, что в управлении много работников и зачеркивать их деятельность и огульно чернить людей нельзя. Пусть найдут виновных и накажут, это другое дело. Прислушались к моим словам.

Майор не обращал внимания на болтовню Кожаша. Он снова напомнил ему о задании.

— Верю, что вы возьметесь за дело со всей серьезностью. Сначала внимательно ознакомьтесь с материалами, поговорите с Талгатом.

— Все сделаю, можете не беспокоиться.

Выйдя из управления, Байкин направился прямо в поселок мясокомбината. На встретившегося в коридоре Талгата он взглянуть не соизволил, а побеседовать да расспросить и вовсе не пожелал. Просто не снизошел — и все.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Солнце палит нещадно. Кажется, что его золотые лучи превратились в языки обжигающего пламени. Зной держится, несмотря на то, что день клонится к вечеру. Горячие краски густеют, небо становится розовым, золотым, алым, пурпурным. Кажется, земля изнемогает от жары, дышит с трудом, как и жители, покинувшие на это время улицы и площади.

Петрушкин пропустил уже два своих дежурства. Кузьменко узнал об этом в отделе кадров мясокомбината. Болеет, сказали ему. Проверили. Да, у Петрушкина действительно есть бюллетень — прямо в кабинете врача с ним случился приступ эпилепсии. Теперь он вообще никуда не выходит. На улице даже перестал появляться, калитка заперта. Во дворе и в доме все словно вымерло.

Кузьменко, хоть и видел все это своими глазами, не очень-то поверил. В управлении по телефону он вызвал к себе Байкина. С тех пор как Кожаш был допущен к оперативной работе, в здании управления ему выделили отдельную комнату. Когда Кузьменко приказал ему явиться, Кожаш помедлил с ответом, как человек, думающий, идти или не идти.

— Прямо сейчас? Ну ладно, — наконец сказал он лениво и повесил трубку первым. Он не спешил, заставил-таки майора подождать. Явился с недовольным и усталым видом, словно его оторвали по пустякам от важной и срочной работы.

Кузьменко не смотрел на Кожаша, боясь дать выход раздражению. Выходки Байкина ему основательно надоели. Вот и сейчас — уселся без разрешения в кресло, скрестив ноги, как обычно. Нелепая, вызывающая поза невоспитанного человека. Ждет, когда заговорит Кузьменко.

— Человек, за которым вы наблюдаете, не показывается целую неделю. Никакого повода проникнуть к нему в дом у нас нет. Он может обернуть все против нас же. Вот, мол, я болею, при смерти, а мне и тут покоя не дают! Думаю, что вам будет удобнее навестить его.

— Сейчас идти?

— Вы участковый, и никто ничего странного в вашем визите не усмотрит.

— Я выполняю сейчас задание полковника. Вот его закончу, тогда возможно...

Полковник Даиров не любил давать какие-либо поручения сотрудникам, не ставя в известность их непосредственных начальников. Он всегда в таких случаях выяснял в отделе степень занятости того или иного сотрудника, советовался. Зная об этом, Кузьменко засомневался в словах Кожаша, но что у него за поручение, не спросил.

— Чем скорее вы туда сходите, тем лучше, — сказал он.

В поселок Байкин пришел после работы. Петрушкин был дома один, лежал в постели. Но был почему-то в верхней одежде, запачканной землей, запыленной. В бороде его застряли кусочки глины. Внимательный глаз сразу определил бы, что человек этот только что работал. Но Байкин не обратил никакого внимания. Станет ли работать больной человек, когда и здоровый не очень охотно это делает? Петрушкин проявил неосторожность: