Клешков вскочил, проморгался и поклонился сидящим.
— Почитает старших-то, почитает, — сказал, хихикая, Князев, — сразу видать, что у купца обучался. Видать.
Степан, перекрестясь на угол, где неслышно таился закутанный в бурку, почти невидный в темноте третий, прошел и сел на лавку рядом с дьяконом.
— Скамью-то поднеси, малый! — приказал Князев. — А ты, Василь Петров, ты с им насупротив садись. Разговор у нас к вам.
Клешков подтащил к столу и поставил лавку, на которой спал. Степан и он сели против хозяев.
— Дормидоша, займись! — прогундосил Князев. Дьякон грузно вылез из-за стола и ушел куда-то за спины Клешкова и Степана. — Так вот, соколики, страннички вы милые, — запел старик, шмыгая носом и посмеиваясь, словно радуясь чему-то, — вот решили мы тут, значит, полюбопытствовать, кто ж вы такие будете. И узнали кой-чего... Оружие-то есть?
— Есть, — сказал Степан и вынул из кармана браунинг.
— А у тебя? — старик цепко посматривал на Клешкова.
Санька поглядел на Степана.
— Покажь, — сказал Степан.
Санька вынул и положил на стол свой наган.
— Дайкося, — врастяжку сказал старик и потянул к себе за стволы оба пистолета.
— Дормидоша, — ласково сказал он, — займись.
Клешков почувствовал, что он взмывает из-за стола, что неведомая страшная сила поднимает его все выше и выше. Он вскрикнул. Дормидонт отпустил его ворот, и он упал на корточки.
— Василь Петров, — сказал старикашка, прищуривая глаза, — а ну дуплет к штофу?
— Икра паюсная да сельдь.
— Красно говоришь. Какую материю купец любит?
— Кастор, драп, а женский пол — для праздника крепдешин или крепсатен, панбархат, шелк, атлас. Для буден гипюр...
— Стой-стой, — со сверкающими глазами кричал Князев, — бостон в какую цену клал?
— Аршин — по десять, а то и по пятнадцать брал, — хитро, но с достоинством и не медля ни секунды отвечал Степан, — для визиток сукно первого сорта до двадцати за штуку материи догонял.