— А что, господин майор?
— А то, что он вчера разгромил штаб в Липовицах, убил наших людей и даже сейф увез.
— Откуда известно, господин майор, что в Липовицах бесчинствовал именно Орлов?
— Кому же еще? Его почерк. Пора кончать с орловскими помощниками.
Через два месяца их судили. После зачтения обвинительного заключения, в котором говорилось, что они принимали и укрывали партизан, занимались сбором сведений о численности военных гарнизонов и подстрекали население к неподчинению властям, всех их ввели в одну камеру, предназначенную для подсудимых.
Здесь Сюкалины и Ржанские впервые встретились как бойцы одного и того же невидимого фронта смертельной борьбы с врагом. Только теперь они узнали, что служили, чем могли, своей Родине под руководством одного и того же центра, встречались с одними и теми же людьми, не зная о действиях друг друга.
Василий Иванович подошел к Сюкалину, тронул его за рукав:
— Прости меня, Петр Захарович, плохое я о тебе думал, когда ты был бригадиром у этих извергов. А выходит, ты самый настоящий наш человек.
— Да что о том говорить, Василий Иванович, — ответил Сюкалин, — время такое, что и себе в другой раз не веришь. А вот тому подлецу Зайкову верили. Как-то я встретился с ним, когда уже в тюрьме был. Меня вывели из камеры, а в коридоре — он. Плюнуть в лицо ему хотелось. Подошел ко мне и слюнявит: «Не показывал я на тебя, говорит, только про Орлова и Ржанских пришлось рассказать». Пришлось… Гадина!
— Смотрите, — подозвал Саша отца и Сюкалина к окну, — в суд идет предатель. На нас показывать будет Зайков. Эх, надо бы предупредить Орлова. Ведь он и не подозревает, кто нас выдал и за ним финнам помогает охотиться. Надо бы. Но как?
— Орлов еще осенью уехал, — сказал Сюкалин.
— Знаю. И все равно его надо бы как-то предупредить. Ведь они могут здесь снова появиться, а Зайков и их предаст. Эх, попался бы он мне — своими руками задушил бы.
Никто из шести обвиняемых не признал себя виновным на суде, и никто из них не прибавил к своим показаниям ни одного слова.
Зачитали приговор: Петра и Анну Сюкалиных, Василия и Александра Ржанских и семидесятилетнюю бабушку Матрену Чивину — к расстрелу. Александру Ржанскую, жену Василия Ивановича, к пожизненной каторге.
Молча слушали они этот приговор. Стояли твердо, как будто не они, а фашистские судьи обречены на гибель. Ржанские — отец и сын — поддерживали под руки ослабевшую от болезни и пыток мать.
В начале мая всех их перевезли в петрозаводскую тюрьму. Держали здесь два месяца и двадцать суток. Восемьдесят страшных дней, каждый из которых казался вечностью. Каждое утро они вставали, не зная, проживут ли до вечера, и встречали ночь, не надеясь больше увидеть солнце. Все это время они пребывали в неведении друг о друге. Иногда давали знать о себе голосом или стуком в толстую каменную стену. Прислушивались, не ответят ли? Но стены тюрьмы молчали, а длинные, изнуряющие своим безмолвием дни тянулись медленно, томительно, чередуясь с бессонными ночами, полными кошмаров.
За эти ночи Василий Иванович Ржанский перебрал в памяти всю свою жизнь: события большие и незначительные, дни радости и горя, думал о жене, о сыне, вспоминал знакомых. Своей жизни он не жалел — она уже прожита и прожита не напрасно. Но сердце его сжималось при мысли о сыне, о жене.
«Саша, Саша, — мысленно обращался он к сыну, — прости меня. Это я посоветовал тебе не уезжать на тот берег с Орловым, думал, что не вынесет мать разлуки с тобой. А теперь, выходит, ей, бедной, предстоит расстаться с сыном навсегда. Выстоит ли она? Выдержит ли ее материнское сердце? Одна надежда у тебя, мать, — на победу Красной Армии. Она придет, эта победа. Но доживешь ли ты, старая, больная? Крепись, дорогая. Тебе надо жить. Ты должна дожить, чтобы рассказать людям всю правду о нас, чтобы за всех нас порадоваться спокойной мирной жизни… Мы умрем не напрасно. Что могли — делали, помогали приблизить эту жизнь…»
В последний день в камеру Василия Ивановича вошли начальник тюрьмы и тюремный надзиратель. Объявили, что ему, Василию Ржанскому, расстрел заменен пожизненной каторгой.
В эти же минуты Саша получил последнее свидание с матерью. Это свидание выпросила у надзирателя одна из заключенных — Клавдия Ефимовна Колмачева. С разведывательным заданием она в свое время проникла в тыл врага. Но шюцкоровцы напали на след и, хотя никаких доказательств у них не было, Колмачеву арестовали. В тюрьме Колмачева сблизилась со Ржанскими.
ebooksa