Шхуна «Мальва»

22
18
20
22
24
26
28
30

Конечно, он понимал, что все это комариные укусы, и настоящие немцы, те, кого называют коммунистами, борются и с гестаповцами, и с войной не так, борются не на жизнь, а на смерть, но Герман Хендель сам себе признавался, что он не из храброго десятка, и даже то, что он делает, заставляет его вечно дрожать за свою жизнь. Куда уж ему идти на больший риск?

И все же он шел... Хотя и редко, хотя и с великим страхом, но шел...

Однажды его вызвали в гестапо и приказали сделать парик для русского предателя. Русский был лыс, тощая рыжая бороденка торчала клинышком, рыжие усики забивались колечками сверху вниз.

Когда Герман Хендель вошел в комнату, капитан гестаповец сказал:

— Слушай, Хендель, ты должен преобразить этого человека. Преобразить! Ты меня понял, Хендель?

— Так точно, господин капитан, будет исполнено, — быстро ответил мастер.

Он попросил, чтобы ему отвели отдельную комнату. Он колдовал там над русским долго и упорно, чувствуя большую ответственность. Наконец, по истечении двух-трех часов, в комнату вошел капитан гестаповец и с ним еще двое...

Удивлению их не было предела. Черная квадратная бородка и черные, зачесанные назад волосы изменили весь облик русского, изменилось даже выражение его лица. Оно стало строгим, благородным, морщины у рта, которых раньше не было, придавали ему не то усталый, не то разочарованный вид...

— Черт подери, господин Сумский! — воскликнул капитан. — Вы похожи на себя столько же, сколько я — на римского патриция!

Господин Сумский довольно улыбнулся, сдержанно ответил:

— У товарища Петриченко и не должно быть ничего общего с господином Сумским. — Помолчал и добавил: — Ваш мастер, господин капитан, настоящий кудесник.

Все посмотрели на Германа Хенделя. Парикмахер стоял в стороне, укладывая в чемоданчик свои инструменты. Он будто совсем не прислушивался к их разговору, а сам в это время думал: «Господин Сумский, товарищ Петриченко... Пройдет какое-то время, этот русский предатель раскроет какую-нибудь группу русских патриотов, и польется кровь людей, борющихся за свою свободу. И мои руки тоже окажутся в крови, потому что...»

— Слушайте, Хендель, — прервал его мысли капитан, — стоит ли говорить о том, что все здесь происходящее должно остаться тайной? Вы меня понимаете?

— Так точно, господин капитан, я вас понимаю. И мне все ясно...

Дядюшка Хендель почтительно посмотрел на гестаповца и русского предателя. И опросил у капитана:

— Разрешите идти?..

К дядюшке Хенделю часто приходил бриться Густав Гутберт, шофер дезинфекционной машины. Это был уже пожилой человек с голубыми, по-детски добродушными глазами и с такой же детской, никогда не исчезающей с его лица открытой улыбкой.

Время сблизило этих двух людей. Частенько они, оглядываясь по сторонам, говорили о гестаповцах такие слова, что, услышь их кто-нибудь, им бы не поздоровилось. А как-то раз в порту за штабелем кирпича дядюшка Хендель увидал Густава Гутберта рядом с русским грузчиком. Они шепотом о чем-то разговаривали, и когда перед ними оказался дядюшка Хендель, оба на миг растерялись. Но только на миг. Русский грузчик быстро сунул руку в карман и мельком взглянул на Гутберта. Тот отрицательно качнул головой. А дядюшка Хендель побелевшими губами прошептал: «Я ничего и никого не видел...»

С тех пор прошло немало времени, но ни тот, ни другой ни разу не упомянули о встрече в порту, хотя эта встреча еще больше их сблизила.

И вот теперь, думая о Сумском-Петриченко, дядюшка Хендель не мог одновременно не подумать о Густаве Гутберте. Ничего о нем «такого» Хендель не знал, но после встречи в порту был уверен: Густав — не обыкновенный человек, он с чем-то и с кем-то связан, простой солдат не будет шептаться с русскими грузчиками...