— Не понимаю.
— Зато я понимаю. Ты — следователь… Из прокуратуры или еще от кого.
Работники милиции, суда, прокуратуры тоже смущаются. Люди. То, что вот так, прямо, сказал Весенин, повергло старшего лейтенанта Вознесенского, то бишь старшину Игнатьева, в полнейшую растерянность. Он не покраснел, он побледнел. Как бывает при испуге. А испугаться было от чего. Это же провал так красиво задуманной операции!
— Я что-то тебя, Игорь, недопонял…
— Пройдет. Допоймешь. Я пошел. Мне кое-что додешифрировать нужно, — и Весенин встал, тяжелой походкой направился в фотоотделение.
— Игорь! Подожди, — позвал старшина Весенина.
Тот остановился, постоял, внимательно посмотрел через плечо на Игнатьева, вернулся, сел на лавку.
— Слушаю.
— Ты с кем-нибудь говорил обо мне?
— Говорил.
— С кем? Что?
— С Косушковым, Шаповалом, Цветковой. Присутствовал и Миронов.
— Что ты говорил?
— Говорил, что толковый человек старшина Игнатьев. Из племени пехоты… Сто километров прополз на пузе, еще охота. И что внимательные люди в нашей армии… Пораненный жестоко… Не послали на передовую, а приткнули где полегче… Быстро освоился.
— Да. А еще что?
— Только это.
— Представь, Игорь, такую ситуацию. Кто-то вдруг обнаружил, что его сослуживец контрразведчик, и поделился об этом с окружающими, что после этого должно произойти?
— Убрать разведчика. А если он, этот кто-то, поделился только с подозреваемым, перевести его в другую часть. Либо взять с него подписку о неразглашении тайны.
— Придется тебе сходить в смерш сейчас. И без моего сопровождения.
— Сейчас не могу. Мне нужно срочно кое-что додешифрировать. И фильм скоро привезут, сам об этом знаешь. А завтра — пожалуйста. Но ты, старшина, работай. Хотя я дальше своей конуры не выхожу, а все-таки разведчик. Что к чему — понимаю. И кроме меня, а теперь и тебя, о моей догадке никто знать не будет. Такое положение тебя устроит?