О годах забывая

— Где?

— Вот он, перед тобой.

Теперь не надевается игла, выскальзывает. Наташа еще колеблется! Но как поторопишь?..

Вот наконец она берет ампулу, надламывает. Руки ее дрожат. Не ту ампулу взяла!.. Нашла и взяла нужною. Зачем-то снова читает наставление, роняет ампулу. У самой земли подхватывает ее…

— Пульс исчез!

А движения ее рук все еще медленны, почти сонны, словно в кадрах замедленной съемки. Но вот наконец укол. Все замерли около Павлика, все ждут… Секунда, секунда… Никто не дышит.

— Нет, — отворачивается жена главного механика. Спина ее содрогается, слезы расплываются по кольцам.

— Бедный Павлик! — уткнулась в ладони Людмила Константиновна.

— Поздно! — И Наташа, держа пустой шприц, встала.

Громко зарыдала жена главного механика.

Заплакала Наташа.

— Шевельнулся! — закричал Атахан.

Все отпрянули и тут же повернулись к ребенку.

Дрогнули веки, приоткрылись и закрылись глаза. Дрогнули губы, и вдруг он открыл глаза, увидел Наташу, зашелестел его шепот:

— Я письмо твое не привез… Рисунки Юлькины привез. Ты не расстраивайся, мама! — Он оторвал руки от груди, потянулся обнять Наташу, но руки его упали.

XXVIII

Полковник Муромцев замолчал, положив руку на горло, короткими пальцами разминая подступивший комок.

Рюмки наши стояли нетронутыми. В окно кухни пробивался утренний свет и смешивался с электрическим. Все было на прежних местах. Разве только блестела поверхность холодильника и отражала первые солнечные лучи. Но как изменилось все! Глаза Муромцева, в которые я неотрывно смотрел несколько часов, казались удивительными.

Евгений Владимирович вздохнул и, глядя куда-то вдаль, сказал:

— Бывают такие несчастья и неудачи, что и думать о них страшишься. Но вот они обрушиваются, вот они должны сплющить нас, раздавить!.. Тут совершенно неожиданно мы обнаруживаем в себе такие скрытые резервы сил, каких и не знали, и стойко встречаем все испытания, еще других ободряем и выходим из схватки более крепкими!