Атахан взглянул на седую голову Людмилы Константиновны, и перед ним возникла старая фотография: в буденовском шлеме на миг у коня задержалась молодость Людмилы Хрусталевой. Да! Вот кого напоминала Наташа — молодую Людмилу Хрусталеву! Но видение исчезло, оставив перед ним в буденовском шлеме Наташу. Он встряхнул головой, отгоняя от себя этот образ. До того ли сейчас!
Людмила Константиновна смотрела на лицо Павлика и думала: неужели он больше не улыбнется? Веснушки на его бескровном вздернутом носу словно выцвели, казались пылинками. Сколько лет было отдано детям, сколько было пережито из-за того, что сама так и не родила. Муж погиб в схватке с басмачами! И никогда не забыть, как басмачи избили ее до полусмерти. Бандит стрелял в нее и попал в живот. Так, не родившись, ребенок (должен был быть мальчик) принял на себя пулю, предназначенную ей. И она, утратив способность быть матерью, с той поры стала матерью десяткам, а теперь уже сотням детей. Она для себя не жила. И когда на фронте был тяжело ранен ее воспитанник Виктор Тростянский, пуля как бы попала и в нее. И когда до нее дошло сообщение, что командир батальона морской пехоты подполковник Виктор Тростянский пропал без вести, она увидела первую свою седину.
Доживет ли Павлик до завтрашнего дня?
Она поправила седые волосы. Усталость не сломила ее. Может быть, из-за того, что всю жизнь была с детьми, в душе все время жила молодость, неутомимость и затаенное восхищение жизнью.
С детьми она была и в прошлом и в настоящем, чтобы навсегда войти и в их будущее. В будущее… Она посмотрела на жалкое лицо Павлика, и вдруг на нее обрушились все ее годы, все ее беды! Ей тысячу, ей много тысяч лет…
Наташа сидела с неподвижным бледным лицом. Павлик все еще лежал без сознания.
Свет на кольцах жены главного механика стал отчетливей.
Атахан вышел, полной грудью набрал воздуха. По голубому лугу неба ветер — старый чабан — не спешно гнал отару облаков. Лучи солнца били огненными фонтанами, утро сияло!
Разминая тело, задубевшее, затекшее от неподвижного многочасового стояния, Атахан шел к складу, не испытывая прежней ненависти к Огаркову. Ночью, несколько часов назад, он был настроен иначе. Недаром выкатились от ужаса глаза у Огаркова: мгновение — и Атахан бросил бы кобру на него. «Какая тьма, какая злоба живет во мне, преображает меня!» — думал Атахан. Но вот и склад. Краем ладони отер перламутровую росу с массивного маслянистого замка, дважды повернул ключ, отворяя обитую железом дверь. На него пахнуло прохладой и запахом красок, олифы, брезента. На крючках, ввинченных в потолок, были неподвижны оба бязевых мешка.
Отбросив щеколду, взялся он за вторую дверь. Она отворялась скрипя, нехотя.
Атахан повыше поднял лампу «летучая мышь», в лицо ударил смрад табачного дыма, сизые клубы потянулись в открытую дверь. В этой комнате еще стояла ночь. Среди осколков стекла и почернелых выплеснутых баклажанов, окурков и объедков, среди раскиданных курток и тюков лежал Огарков. Атахан посветил лампой на свои часы, усомнился: не рано ли прерывает столь драгоценный сон? Но врожденной галантностью Атахан не отличался, поэтому коснулся чесучового плеча.
Бодро, легко, по-спортивному вскочил на ноги Огарков, и, картинно отставив мизинец, подтянул галстук и посмотрел на Атахана так, словно ничего между ними не было, нет, да и быть, разумеется, не может. Его глаза говорили: «Я к вашим услугам. Располагайте мной по своему усмотрению».
Атахан развел руками, скромно намекая на то, что до появления Огаркова на складе был некоторый порядок.
— Понимаю, понимаю вас, — изящным жестом остановил его Огарков, как вышколенный официант дорогого ресторана, ловя желание клиента на лету и понимая его вкус с полуслова. — Все будет о’кэй! — Без напряжения подхватил он солидный тюк и водворил его на прежнее место.
Атахан вышел за порог и серьезно оценил оперативность Огаркова: порядок он наводил стремительно, истово.
— А уж осколки… — сметая их в угол, стушевался Огарков.
— Я их вынесу, не беспокойтесь.
Атахан указал Огаркову на дверь. Щелкнув замками портфеля, Огарков одернул пиджак и с видом ревизора, неподкупного при исполнении служебного долга, но в меру демократичного, вышел, не стал дожидаться, пока Атахан погасит лампу, повесит замок и повернет ключ.
Жизнь постепенно возвращалась к Огаркову. Ночные пытки представлялись дурным сном, кошмаром. Сердце функционировало превосходно. Давление было в норме. Желудок требовал калорий, душа — «горючего», а инстинкт самосохранения придавал скорость его нижним конечностям. С тяжелым взглядом оглянулся он на повороте. Атахан протягивал руку тому самому человеку, который подвез его с Курбаном сюда на попутной. Интересно, куда делся его грандиозный букет? И Огарков отправился «голосовать». «Подальше отсюда, позавтракаю потом», — твердо решил он.
Он шел и раздумывал о пережитом. Из соседнего дома навстречу ему выбежала девочка с голубыми бантами. И сердце застучало с перебоями. Юлька? Откуда? Конечно нет! Вот пробежала мимо. «Видно, мне всю жизнь в каждом ребенке будет видеться моя дочь. Но разве я бессилен? Разве не могу изменить свою жизнь и стать таким, чтобы сам себя уважал, чтобы меня уважали другие, чтобы вернуть Наташу? Мои знания, опыт, силы — разве все это просто так? Ведь для чего-то я создан. Для чего же мне дана жизнь? Мне нужна Юлька, нужна Наташа. Да не ее диплом, не ее деньги! Разве не прокормлю семью? Но я точно спал, спал, проснулся и вижу, что проспал свое счастье. Нет, ничего не кончено. Все только-только начинается. Уеду из этого поселка, но из Туркмении торопиться не буду. Пусть обо мне она услышит и хорошее, все же я талантливый инженер! Пусть играют в скромников те, кому больше не во что играть. А мне нужен простор! Простор и Наташа с Юлькой! Казалось, что стоит мне только появиться, и она — моя. А оказывается, не так. Не может быть! Но если я изолгался, почему так сейчас хочу правды? Почему?»
ebooksa