И на следующий день Никитина ждала удача: пришел состав с контейнерами. Каждый должен быть опломбирован. На одном, заметил Евгений, пломба не охватывала оба ушка, можно было опустить рукоятку запора контейнера и открыть, не задевая пломбы.
— Так, Женя! Вызови весовщиков и таможенников. Они же должны пломбировать, — сказал Михаил Варламович, гордясь Евгением.
При досмотре оказалось, что в комплекте не хватало одного торшера.
— Видишь, не зря тебя хвалили! Такие контролеры нам очень нужны! Рад за тебя! Ты еще развернешься! — с теплой улыбкой потрепал его по плечу Михаил Варламович.
Кажется, по-особому шумели высокие тополя в городке, где расположилась воинская часть, в которой служил Никитин. Все тут своими руками сделано. Рассказал об этом Михаил Варламович. Когда-то тополя были совсем маленькими. А теперь какие вымахали! Евгений с Кошбиевым, с которым подружился с первых дней службы, по-хозяйски осматривали яблони и вишневые деревья. Все им нравилось в городке. И телевизор у них есть, и своя киноустановка, своя радиола!
А брусья на спортплощадке — просто янтарные! На турничок хотел взлететь, но уступил место Кошбиеву! Мухарбий — парень натренированный. Он «солнышко» крутанул — позавидуешь!
А потом присели и опять — о нарушителях.
Кошбиев рассказывал, как Кулашвили в полувагоне с досками обнаружил отпечаток ботинка и потом в тайнике — нарушителя границы. Никитин мотал себе на ус. Да и сам Кошбиев старался понять, представить себе, постичь неуловимые импульсы-сигналы, нужные контролеру.
Капитан Домин ехал на газике к вокзалу, и в памяти звучали слова песни: «Днем и ночью, зимою и летом я надеюсь и верю, и жду…»
Он думал: «Мы все ждем (всегда!) чего-то… Но чего? Но кого? А кто-то нас всю жизнь прождал, а мы о нем и подумать не успели… Знает ли Ирина, как я ее жду?.. Понимает ли она, каково мне?.. Или мы вообще разобщены и не можем в полной мере ощутить боль самого близкого человека…»
Он постарался не думать о жене. После того как зимой ее случайно (случайно ли?!) толкнули и она упала на ледяную мостовую, ударившись головой, она заболела. Врач сказал: астенический синдром. Стали частыми головные боли. Они изнуряли учительницу Ирину Николаевну Домину, доводили ее до отчаяния. Потом появилась неожиданная для нее полная неуверенность в себе, как в педагоге, в своих знаниях, хотя она была на хорошем счету в школе. Угнетающее нервное напряжение росло. Она вздрагивала при щелкании выключателя телевизора или при стуке двери. Ей стало казаться, будто ее преследует тот, кто, поскользнувшись, сбил ее с ног, хотя он сам упал, и это она видела. Она стала бояться выходить на улицу, и муж провожал и встречал ее с работы. Ночами плакала, сначала скрывая от Леонида свои страхи, потом с мокрыми глазами уходила в школу, в слезах возвращалась. А однажды ни с того, ни с сего сорвалась на уроке, грубо накричала на своего любимого ученика Арсения Чижикова, хотя сама же признавала, что урок по истории Арсений, как всегда, выучил блестяще. Потом ходила извиняться к его родителям. На следующий день внезапно подала заявление об уходе, озадачив директора школы. Неожиданно уехала к родным в Баку, оставив мужу записку, в которой путанно пыталась объяснить свой отъезд и невозможность дальнейшей совместной жизни до полного выздоровления.
Домин заставил себя не думать о жене, а в подсознании звучала и звучала строка из песни: «Днем и ночью, зимою и летом я надеюсь и верю, и жду». И перед глазами близко вспыхнуло лицо Ирины.
Леонид Леонидович переключил скорость, развернулся у вокзала, остановил машину. Он радовался сумятице дел, необходимости держать в поле зрения и контроля этот вокзал и еще кое-какие объекты. Кстати, надо уточнить, что это за человек пытался проехать по просроченным документам в Эрфурт? Нужно разобраться с документами двух дипломатов, с визами… Поговорить с тем иностранцем, у которого нашли баллончик со слезоточивым газом. Еще раз посмотреть изъятые при личном досмотре нательные спецпояса с потайными карманами для листовок… Ну и потом — о Кошбиеве…
Мостовая влажно поблескивала: дождь то шел, то стихал. Сырое утро было неприветливо. Отряхнув шинель, Домин вошел в вокзал, встретил Михаила Кулашвили и спросил его:
— Что вы, Михаил Варламович, думаете о Кошбиеве?
— Он с Северного Кавказа, из аула Малый Зеленчук. Наблюдателен, память цепкая. Благодаря ему мы начали нащупывать преступную связь между Бусыло, Зерновым и Беловым.
Домин перекладывал платки, принесенные Кулашвили, смотрел на них. Могло показаться, будто он вообще не слушает, о чем рассказывает Кулашвили. А Михаил Варламович продолжал:
— Каждый уходящий за границу поезд осматривал всегда быстро и тщательно. Вы сами знаете, товарищ капитан, сколько люков в каждом вагоне. Мухарбий изучил каждую щель, куда может быть спрятана контрабанда. Отличается высокой ответственностью, умеет принять самостоятельное решение. О нем много можно сказать. Я же ему и в партию дал рекомендацию.
— А как он развит физически?
— Да разве вы не знаете, что он самбист? Спорт — его страсть. Посмотрите, как работает с гантелями. Усиленную физзарядку делает. Через день на тренировку ходит в город, занимается в секции самбо. У него первый разряд. Имеет больше сорока поощрений. Баллончик со слезоточивым газом, спецпояс с потайными карманами, в которых были листовки, — это все он обнаружил.
ebooksa