— Эй, любезный! — очнувшись от безрадостных мыслей, окликнул я с головой закутанного в засаленный тулуп возницу. — Ты куда, собственно, меня везешь, а?
Легкие санки с черепашьей скоростью пробирались по засыпанной снегом дороге, все глубже забираясь в ночной лес. Мороз чувствительно щипал открытую кожу и выжимал из глаз тут же намерзающие на ресницах слезы.
— Куда приказано, туда и везу, — глухо прозвучало с облучка.
Я обомлел от такой откровенной дерзости и уже набрал в грудь воздуха, чтобы примерно отчитать наглеца, когда тот обернулся. Надо сказать, что грузится в транспорт пришлось впопыхах, и мне было совсем не до личности какого-то там кучера. А сейчас на меня смотрел довольно щерящийся Андрюха Стахов.
С момента нашей последней встречи он разительно изменился. Вечно растрепанная борода аккуратно подстрижена, физиономия сыто округлилась и даже пропали отечные мешки под глазами. По всему было видно, что мой осведомитель если и не совсем отказался, то, во всяком случае, значительно сократил потребление горячительных напитков.
— Здравия желаю, барин! Уж и не чаял встретиться. Слухи ходили, угробили тебя оборотни, те, которые себя за полицаев выдавали.
С остервенением растирая перчаткой щеки, я пробурчал, с трудом двигая костенеющими на холоде губами:
— Что ж вы все меня хоронить торопитесь?.. Ты-то как здесь оказался?
Андрюха шлепнул вожжами по крупу, горяча еле-еле переставляющую ноги лошадь и вновь обернулся ко мне:
— А это все Петра Апполоныча, заслуга. Век добрым словом поминать буду. Я ж, когда от тебя денежки-то в остатний раз получил, грешен, запил по-черному. Вот по этому-то делу в историю и вляпался. Повязали меня дюже хмельного при облаве на хате, битком набитой барахлом краденным. А там кто-то из корешей, язви их в душу, на дознании стукнул, мол, это все моя работа. Короче, как ранее судимому, годков пять рудников мне корячилось, к бабке не ходи, если бы не господин околоточный, дай Бог ему здоровья, — Стахов с чувством перекрестился и с гордостью продолжил. — Во всем ведь разобрался, всех истинных жуликов на чистую воду вывел. Потом, опять же участие поимел. Вот возничим служить на станцию пристроил. Да не на сдельщину, а за оклад твердый.
«Ну, Селиверстов, ну, сукин сын! — восхищенно подумал я. — На ходу подметки рвет. Не успел глазом моргнуть и считай, без агента остался», — а вслух спросил:
— Так ты что ж, получается, совсем пить бросил?
Андрюха замялся, нерешительно пожевал губами, затем, нехотя, выдавил:
— Ну, не то чтобы совсем. В праздник, допустим, отчего ж себе не позволить?
Я понимающе усмехнулся:
— Все с тобой ясно. Черного кобеля не отмоешь добела… Доберемся-то скоро? А то так и околеть не долго, на улице чай не май месяц.
— Скоро, барин, скоро, — успокоил Стахов, размахивая кнутом над головой. — Почитай уже и приехали…
Развалившийся по разным сторонам забор казалось, удерживался на весу, только наметенными под него сугробами. Неказистый домик притулился в глубине когда-то отвоеванного у векового бора квадрата двора, по колено засыпанного снегом. Лишь узенькие тропки вели к дровянику и покосившейся будке, предназначение которой не вызывало сомнения.
Обметя обувь брошенным у двери веником, мы, в клубах морозного пара с шумом ввалились в низенькие, темные сени.
Из-за двери в жилую половину испуганный женский голос спросил:
ebooksa