Чужая дуэль

22
18
20
22
24
26
28
30

— А что? — обиженно взвился Селиверстов. — Им все можно, а я по головке гладь, да?

— Не обращай внимания, — успокаивающе махнул я рукой в его сторону. — Это шутка неудачная. Все правильно сделал. Давай, продолжай.

— А дальше, — околоточный раздавил в пепельнице окурок и тут же зажег новую папиросу, — самое интересное началось. Приемничек-то мой не той закваски оказался. Ломался не долго. А когда заговорил, то у меня волосы дыбом встали… Никакой он ни Никодим Колесников, а Николай Палкин, из донских казаков, осужденный за убийство вдовы-дьяконицы, которую перед смертью зверски пытал. Содержался он в Рыковской кандальной тюрьме и был прикован вместе со знаменитым убийцей тридцати двух человек Пащенко. Каким-то образом они на пару умудрились отковаться и бежали. Сначала прятались в руднике, где их рабочие кормили. Когда же рискнули вылезти на поверхность, то Пащенко пристрелили, а этот прохвост скрылся. И пока его искали по всему Сахалину, он спокойно пересидел зиму в Рыковской вольной тюрьме.

Тут я перебил Селиверстова:

— В вольной тюрьме — это как?

Он удивленно посмотрел на меня, но, тем не менее, пояснил:

— В кандальной тюрьме содержаться за тяжкие преступления и на работу не водят. А в вольной сидит всякая мелочевка и их можно выводить за территорию. Вот этим Нико… тьфу ты, то есть Палкин и воспользовался. Как потеплело, сразу ушел в тайгу. Мало того, умудрился выжить и добраться до Петербурга. Тут-то он и обратился по каторжанской протекции к некоему Старосте — редкостному негодяю, насильнику и убийце. А староста, между прочим, по описанию одноногий старик, ни много, ни мало, состоял в услужении у самого Подосинского. Вот тут круг и замкнулся. А дальше — все просто. Мерзавец Подосинский снабдил Палкина документами убитого уголовниками студента сироты и пристроил ко мне в полицейскую часть.

Околоточный скрипнул зубами от ненависти.

— Верно ты тогда угадал. И пожар его рук дело, и Филиппа Самохина, которого курьером посылал, он зарезал. Тот, само собой, и подумать не мог, что его свой же ножом в спину… А когда про тебе спросил, Палкин, про подземелье-то и поведал. Потом расхохотался так зловеще, и прошипел, что от Ахмеда еще никто живым не возвращался. А если, мол, ему жизнь гарантируют, то дорогу покажет… Само собой, пришлось с соглашаться. Путь-то он и впрямь показал. Однако, сука, перед самым тайным домом Подосинского с дрожек дернул. Пришлось стрелять, иначе бы утек.

— Попал? — насмешливо приподнял я бровь.

— Попал, — тяжко вздохнул Селиверстов. — Наповал.

Дрогнувшим голосом я задал давно вертевшийся на языке вопрос:

— А с Подосинским как? Взяли?

Околоточный поскучнел.

— Улизнул полковник, гнида скользкая… Правда, тоже недолго на воле погулял.

— Попался таки, сволочь? — я аж приподнялся на кровати.

— Да какое там, — в отчаянии рубанул кулаком воздух околоточный. — Лишь труп выпотрошенный мне достался. Аккурат на том самом месте, где ты ухажера мадмуазели Прохоровой нашел. Помнишь?

Кивнув головой, я задумчиво почесал в затылке и спросил, заранее зная ответ:

— Следы звериные рядом были?

— А то как же, — Селиверстов скривился, словно раскусил лимон. — Все в точности как в прошлый раз. Мертвец, следы и никаких зацепок… Впрочем, мне это уже не интересно. Намедни Бибаев к себе вызывал. Приказал никуда носа не совать и крепко-накрепко язык за зубами держать. Иначе пригрозил самого в острог упечь. Дело-то замяли и этого упыря Подосинского с почестями погребли, как героя… Вспоминать противно… Вот такие дела, Степа…